Древние рыбы

Я стал просыпаться под утро — лежу в темноте,
грехи вспоминаю свои... ощущенья морозны...
Но я говорю про себя: прегрешения те
простительны и несерьезны!
И вновь засыпаю... и вновь пробуждаюсь в тиши...
И снова себя убеждаю, но вижу — напрасно.
Ах, кто же упорствует это в глубинах души?
И все-то ему непонятно, неясно...

«Вышел к берегу, смиряя в сердце ярость...»

Вышел к берегу, смиряя в сердце ярость.
Вдруг споткнулся, спички смяв в руке.
Что ты там увидел? Это парус,
Господи, белеет вдалеке!

Средь баржей под сизой крышей дыма
и военных серых кораблей
все же это так непостижимо —
белый парус милых детских дней.
Или то волна стоит седая?
Вот обрушилась — и нет ее...
И клокочет, сладко замирая,
сердце проясневшее твое.

«Давай держаться на борту...»

Давай держаться на борту,
держаться страстно,
хоть ветер валит в темноту,
гнетет ужасно.
Давай держаться в облаках,
на гибких крыльях.
И в тесных зябких рудниках,
почти в могилах.
Легко и сдаться, и упасть,
в слезах излиться.
Но пусть над шеей волчья пасть
напрасно злится!
Себя совместно сохранят
любовь и воля.
Безверье — смерть, унынье — яд.
Держись средь поля!
Держись на бешеном ветру,
в морозном мраке.
Ты не умрешь, я не умру —
напрасны враки.

Есть сладкий труд, сад на заре,
есть тяжесть долга.
Давай держаться на земле,
вдвоем и — долго.

«Свечек кривые огарки...»

Свечек кривые огарки.
Окаменевший хлеб.
Жалкие наши подарки —
так был наш мир нелеп.
Но мы горели глазами,
но мы любили метель,
но мы стояли часами,
глядя на высшую цель —
то ль на звезду-невидимку,
то ли вдали города,
то ли в кулак, в дырку,
сами не зная куда...

Поэт

А. Пчелкину