непрерывно хлопают и хлопают, словно салютуя охотничьему празднику, словно говоря:
'Здравствуй, славный и веселый Петров день!'
Маркиза
(Разсказ)
Каждое утро, будь то летом, хмурой осенью или морозной зимой, 'Маркиза' покидала свой белый замок над рекой и спускалась по дорожке к берегу, где над самой водой шла нижняя аллея парка. Здесь она гуляла несколько минут и непременно встречала мужика Ивана Лихого из соседней деревни... Но, позвольте, как-же это - замок, 'Маркиза' и вдруг мужик Иван Лихой? - Конечно, в действительности ничего подобнаго не было, и на берегу реки высился не замок, а просто большой старинный помещичий дом с колоннами, а под именем 'Маркизы' была известна одинокая старуха-помещица Ольга Платоновна Раскольцева.
По величине, архитектуре и в особенности сохранившемуся на всей физиономии дома отпечатку прежней, старобарской жизни, он был единственным во всей стороне. Единственной в своем роде была и Ольга Платоновна. - Высокая и все еще прямая, несмотря на глубокую старость, с надменно закинутой назад головой, с утра тщательно одетая в старомодное платье, с своей странной, давно забытой прической, она живо напоминала те старинные акварельные портреты в самодельных рамках из голубой бумаги с золотым бордюром, какие еще и теперь изредка попадаются в помещичьих углах.
Она жила в гордом одиночестве в своем большом доме с древней, как сама, компаньонкой Варенькой и небольшим штатом прислуги; никуда не ездила и к себе никого не принимала. Вот за это-то один из соседей, князь Услонский, давным-давно неудачно пытавшийся завязать знакомство с Раскольцевой, и прозвал ее 'Маркизой', а дом в Дмитриевском - замком. 'Marquise en chateau' - стали звать Ольгу Платоновну уездные дамы, созидая о ней всевозможные сплетни, и нужно сказать, это прозвище подходило к ней как нельзя больше. Чем-то далеким, давним веяло от ея высокой фигуры, облеченной всегда в тяжелый шелк с крупными рисунками, даже от ея духов, напоминавших запах разноцветных листочков с амурами и цветами в надушенных Бог знает когда старинных альбомах...
Проходили годы, дожди и солнце, увы, давно уже покрывали тонким зеленым мошком тесовую крышу 'замка', а Ольга Платоновна оставалась прежней гордой 'Маркизой'. Попрежнему быстро двигалась она по просторным комнатам своего дома, по двусветной, с хорами, зале, по всем этим диванным, портретным, гостиным и приемным. Попрежнему сидела она с безконечным вязаньем в руках в обществе своей древней компаньонки в голубом кабинете с расписанным потолком у круглаго столика, украшеннаго золочеными львиными мордами. Как всегда, утром, одна выходила гулять в нижнюю аллею и неизменно встречалась с Иваном Лихим...
Казалось бы, что могло быть общаго между Иваном Лихим и 'Маркизой', брезговавшей даже обществом своих соседей-помещиков, не говоря уже о мужиках? А между тем, это общее было и выражалось оно острой ненавистью с одной стороны и мелочным упорством - с другой. Ольга Платоновна ненавидела Лихого, а тот разжигал эту ненависть, настойчиво нарушая то, что помещица называла своим правом...
В сущности, все началось из-за пустого повода. С незапамятных времен, парк, спускавшийся к самой реке и отделенный решеткой от сада, не был огражден ни с боков, ни внизу, у берега, и его нижняя аллея всегда служила пешеходной дорогой для населения соседних деревень. Мужики и бабы ходили по ней и в сыроварню, находившуюся за усадьбой, и в церковь, а ребятишки каждое утро гурьбой тянулись по ней в школу.
Вот эту-то аллею-дорогу Ольга Платоновна и решила закрыть. Как-то весной она наняла плотников и заставила их обнести парк с двух сторон высокой решеткой, доходившей до самой реки. В обоих концах аллеи 'на случай' были сделаны калитки, но их заперли замками, и ключи 'Маркиза' взяла к себе.
Вот этот-то случай и столкнул впервые Ольгу Платоновну с Лихим. До того она и не подозревала, что он живет на свете. Гуляя в парке, она видела на берегу, рядом с своей усадьбой, темныя нависшия крыши деревни Конева, но никогда не думала, что там обитает ея враг. 'Маркиза' вообще совсем не интересовалась своими соседями-мужиками, никого из них не знала, даже никогда ни с кем из них не разговаривала. В случае надобности, все переговоры от имени владелицы вел Памфил, не то управляющий, не то староста 'Маркизы', достойный отпрыск целаго поколения крепостных бурмистров'.
Велико было удивление Ольги Платоновны, когда ей доложили, что к ней пришли коневские мужики.
- Что им нужно? - с удивлением спросила 'Маркиза'. - Пускай идут к Памфилу...
- Посылались-с, да не идут... Говорят: 'нам барыню надо', - настаивала горничная.
Ольга Платоновна презрительно повела плечами, еще выше подняла голову и пошла в переднюю.
Там сразу ее поразил необычайный запах - смесь сырой одежды, смолы и дыма. 'Маркиза поднесла к носу кружевной платок, надушенный 'Senteur du soir', и приблизилась к мужикам, прижавшимся у входных дверей. Их было всего трое. Два старика стояли, вытянувшись и не шевелясь, словно на смотру. Третий, еще не старый, с небольшой темной бородкой и смелыми глазами, выдвинулся вперед, приняв небрежно скучающую позу человека, которому приходится долго дожидаться.
При входе барыни они чинно и истово отвесили по поклону, - но молчали. Ольга Платоновна ждала.
- Что вам нужно? - не выдержав этой странной паузы, спросила она сквозь платок.
- К вашей милости! - встряхивая волосами, торопливо заявил передний мужик, словно он только и ждал этого вопроса.
- К вашей милости! - с поклоном поддержали старики.
- Вижу, - едва выронила 'Маркиза'.
- Потому как дорогу загородили... Ходить стало негде... Вот мы и пришли, чтобы, значит, дозволили опять... Потому дорога спокон-веку, еще при господах, а теперь загородили...
Мужик страшно торопился и путался, жестикулируя коричневыми руками. Ольга Платоновна слушала и ждала, что скажет дальше 'депутат', как она про себя презрительно окрестила мужика. Тот, однако, замолк, но, видимо, сильно волновался.
- Ну, и что же? - снова холодно и ровно выронила 'Маркиза'.
- Знамо, открыть надо, - решительно заговорил 'депутат'. - Потому что это? Глупость одна! А нам ходить негде, - неожиданно закончил он и остановился с открытым ртом.
Ольга Платоновна дрогнула при слове 'глупость', но больше ничем не выдала себя.
- Ступайте! - закончила она аудиенцию и поплыла из передней, но, не дойдя до дверей, обернулась и спросила 'депутата':
- А ты кто, любезный? Как тебя зовут?
- Я то? - переспросил мужик. - Из Конева я, Лихой, Иван Прокофьев.
- Это и видно, что ты Лихой! - заметила 'Маркиза' и вышла из передней.
Мужики переглянулись, пошептались, покачали головами и, повернув к выходу, застучали своими грузными сапогами.
На другой день утором калитки в парке оказались аккуратно снятыми с петель, замки сломаны, и по аллее-дороге постарому тянулись мужики и бабы. Когда Памфил доложил об этом Ольге Платоновне, она пожелала лично удостовериться в мужицкой дерзости и пошла в парк. Навстречу ей в аллее попался Лихой. Он, как ни в чем не бывало, в виде приветствия помял на голове свою клокатую шапку и прошел мимо, сохраняя на лице серьезно-деловое выражение.
- Это ты, любезный, снял калитки? - вдогонку спросила его 'Маркиза'. Лихой обернулся, почесал зачем- то в затылке и, не торопясь, ответил:
- Калитку-то? Я это... Кому больше-то? - Народ у нас несуразный, боятся...
Выходило так, как-будто бы Лихой не сознавал, что совершил что-нибудь противозаконное, недозволенное, а сделал лишь необходимое дело только потому, что кроме него его некому было сделать.
Ольга Платоновна загорелась ненавистью и в первый раз в жизни обратилась в суд, передав 'дело' адвокату. Лихого посадили за самоуправство на месяц. Он высидел и вернулся домой из-под ареста пополневшим и даже будто поотчистившимся. И в тот же день, как он вернулся, калитки снова были сняты. 'Маркиза' велела их повесить, но это им не помогло: кто-то невидимый ночью опять убрал их с места, бережно прислонив к решетке. И словно нарочно, по аллее-дороге теперь безостановочно шел народ и асе смотрели на окна 'замка'. 'Маркизе' казалось, что это вызов, и она выходила из себя. Она послала остановить движение по запрещенной дороге, но ея посланный Памфил и рабочие ничего не могли или не
