Жизнь постепенно восстанавливалась, но Уильяму не удавалось найти женщину, которая понимала бы его так, как Пенелопа. А сейчас ему было семьдесят – для женитьбы слишком поздно.
Лондонский экспресс, пуская дым, въехал на Паддингтонский вокзал; тормоза заскрипели, вагоны дернулись, и поезд остановился. Лорд Маунтджой сложил «Таймс», надел пальто и котелок, небрежно кивнул своим попутчикам и спустился на платформу.
Бриджес, шофер, ожидал его рядом с серебристым «роллс-ройсом». На дверцах машины были выгравированы герб рода Маунтджой и их начальная буква «М». Интерьер машины был выполнен из прекрасной кожи; на каждом окне были встроены серебряные вазочки с темно-красной розой в каждой; в баре красного дерева стояли хрустальные стаканы.
– Доброе утро, милорд, – приветствовал Маунтджоя шофер, открывая дверцу машины. – Домой, сэр?
Уильям вздохнул и ответил угрюмо:
– Думаю, что да.
Он не переставал думать, как провести этот день, хотя отлично знал, что семидесятый день его рождения будет похож на все другие. Он придет домой на Керзон-стрит, снова примет ванну, так как был человеком очень привередливым и считал, что даже в вагоне первого класса каждый пассажир подвержен грязи и копоти. Затем он переоденется и пойдет в свой клуб, где пропустит стаканчик превосходного темного эля, который презирали его клубные приятели, но к которому с годами он так привык. Он осмотрится, чтобы увидеть, кто присутствует, и, возможно, найдет кого-нибудь из близких друзей, с которыми можно посидеть за ленчем, вспоминая минувшие дни за бутылкой кларета и картофельной запеканкой с мясом, любимой им с детства.
А после пойдет прогуляться по Сент-Джеймсскому парку, пройдет по Пэлл-Мэлл, весело размахивая своим сложенным зонтиком, поглазеет на гвардейцев у дворца, завидуя их юности, затем вернется домой, немного вздремнет за отсутствием дел получше, а потом посмотрит, какие приглашения ему прислали на вечер.
Небо было затянуто тучами, а ветер стал холоднее, когда Уильям Маунтджой поднялся по лестнице своего великолепного дома. Дворецкий уже ожидал его. Распахнув дверь, он почтительно отступил.
– Добрый день, милорд, – сказал он.
– Добрый, Джонсон, – ответил Уильям, протягивая ему зонтик, котелок и пальто.
– Домоправительница приказала зажечь камин в библиотеке, сэр, – сообщил Джонсон. – Она подумала, что там немного холодно, а вам, возможно, захочется выпить там стаканчик хереса.
– Никакого хереса, Джонсон, спасибо, – ответил Уильям, направляясь в библиотеку и закрывая за собой дверь.
Он устало опустился в большое кресло, обтянутое зеленой кожей, положил ноги на бронзовую каминную решетку и оглядел комнату. Полки, сделанные из лучшего бразильского розового дерева, возвышались до самого потолка, поблескивая корешками кожаных переплетов. Бесценная коллекция миниатюр слоновой кости была расставлена вдоль одной стены, соседствуя с портретами собак, живших в разные годы в семье Маунтджой: джекрасселы, лабрадоры, ретриверы, померанские шпицы и пекинесы. Все они были любимцами в семье. На маленьких столиках были расставлены фотографии и разные безделушки; китайские фонарики из шелка голубых и белых цветов с переливами красного удивительно сочетались с бархатными драпировками цвета лесной зелени и ковром в красно-зеленую клетку.
Из всех комнат в доме библиотека была у Уильяма самой любимой; он проводил там счастливые часы своей жизни, читая газеты или подремывая после обеда над раскрытой книгой. Но сегодня все было по- другому.
Маунтджой поднялся и стал взад-вперед ходить по комнате, уставившись на зелено-красные клетки ковра. Война истребила всю его семью, убив обоих кузенов первого колена, затем второго и третьего, пока совсем никого не осталось. Даже каких-нибудь отдаленных родственников. За исключением, может быть, «паршивых овец», ублюдков Джорджа Маунтджоя, предположительно разбросанных по всей Европе и Америке.
– Я одинокий человек, – громко произнес Уильям. – Мои друзья умирают. У меня нет сына, который бы унаследовал все это. Эту красоту, эти традиции. Это имя. Когда я умру, все исчезнет. Маунтджой-Парк будет продан, чтобы покрыть расходы на похороны. Замок запустеет и постепенно разрушится. Этот дом будет снесен, чтобы уступить место какому-нибудь отелю или универсальному магазину.
Маунтджой подошел к массивному, обтянутому кожей письменному столу и, открыв центральный ящик, вынул оттуда какие-то бумаги и стал их просматривать, усевшись за стол. Затем он поднял телефонную трубку и набрал номер своего солиситора в «Линкольнз инн». Поговорив коротко со своим человеком, Маунтджои приказал ему немедленно перезвонить, как только тот что-нибудь узнает.
Заложив руки за спину, Уильям снова стал ходить по ковру, нервно подергивая большими пальцами рук. Время от времени он подходил к столу, смотрел на телефон, но тот не звонил.
– Будь ты проклят, – сердито проворчал лорд Маунтджой, снова опускаясь в кресло и кладя ноги на каминную решетку. В этот момент телефон пронзительно зазвонил, и Уильям вскочил.
– Маунтджой, – отрывисто бросил он в трубку. Затем взял карандаш, записал номер телефона, поблагодарил солиситора и повесил трубку.
С минуту он в задумчивости смотрел на записанный номер: возможно, это решение всех его проблем. Глубоко вздохнув, Маунтджой набрал номер офиса «Суэйн и Маршалл. Частные детективы» на Стрэнде.
Джером Суэйн подпрыгнул на месте, когда услышал, кто ему звонит.
– Я немедленно выезжаю, ваша светлость, – произнес он, поспешно застегивая пиджак.
К тому времени как детектив добрался до него, Уильям уже точно знал, чего хочет.
– Я хочу, Суэйн, чтобы вы разыскали мне кого-нибудь из Маунтджоев. Я хочу, чтобы вы поискали отпрысков Джорджа Маунтджоя в Италии, Франции и Соединенных Штатах Америки.
Суэйн от удивления присвистнул. Это был высокий худощавый человек с тоненькими черными усиками, редеющими черными волосами и с плоскостопием бывшего полицейского. Лорд Маунтджой пристально посмотрел на него, и Суэйн смущенно кашлянул.
– Похоже, что здесь масса работы, – заметил он осторожно.
– Могу заверить вас, что она будет хорошо оплачена, Суэйн. К тому же вы получите существенную надбавку, скажем, двадцать процентов от вашего гонорара, в случае успешного завершения дела. – Лорд Маунтджои протянул детективу папку с бумагами. – Здесь вся информация, которой я располагаю. Как вы сами увидите, Джордж Маунтджой оставил за собой след в Париже и Флоренции. Его лишили наследства и отправили на старое ранчо Маунтджой близ Сан-Антонио, штат Техас. Никто не знает, что с ним там случилось. Он никогда не давал о себе знать.
Лорд Маунтджой протянул Суэйну чек на предъявителя в банке «Куттс».
– Здесь ваш гонорар за месяц плюс предстоящие расходы. Кстати, Суэйн, когда вы их найдете, то можете намекнуть, что, возможно, они унаследуют что-то для собственной выгоды. – Уильям улыбнулся, подумав при этом, какой он умный и что его предложение послужит для них соблазном раскрыть свои секреты. – В конце месяца вы должны доложить мне, как продвигаются у вас дела. Вам ясно?
– Да, сэр. – Суэйн поспешно вскочил на ноги и зажал в руке чек. – Вы можете положиться на меня, сэр. Если они еще там, Суэйн найдет их для вас. Я это гарантирую.
Когда дверь за Суэйном закрылась, Уильям улыбнулся, явно довольный собой.
– Это мне подарок на день рождения, – сказал он, в предвкушении потирая руки. – Пожалуй, я открою бутылочку «Крага» 1925 года, чтобы отпраздновать это событие.
Вошел дворецкий с серебряным подносом. Он открыл бутылку, не расплескав ни капли, и опытной рукой налил вино в тяжелый хрустальный стакан ручной работы.
– Что-нибудь еще, сэр? – с почтительным видом спросил он.
– Спасибо, Джонсон, больше ничего. – Уильям поднял стакан в молчаливом тосте.
– Тогда разрешите пожелать вам счастливого семидесятилетия, милорд. И долгих лет жизни, – сказал Джонсон.
Уильям разразился громким смехом.
– Спасибо, Джонсон. Спасибо тебе за добрые пожелания.
Маунтджой залпом выпил шампанское, продолжая улыбаться при мысли о «сыне и наследнике»,
