Лиссабоне — и пересел на другое судно, следовавшее в Палермо. Мартины, жившие в Риме, хотели, чтобы он погостил неделю в их большом доме на Виа Аппиа-Антика, но Меррик собирался остановиться у них только на одну ночь под предлогом, что Денизы ожидают его в Мюнхене раньше, чем он предполагал. Денизы жили в Цюрихе и собирались в Мюнхен специально, чтобы встретиться с ним. Из Мюнхена они должны были отправиться на машине в Венецию, а затем в Югославию, на побережье.
Меррику сообщили, что ужин в гостинице подают в восемь. В половине восьмого он вышел в сад, раскинувшийся за террасой, все столики на которой были уже накрыты к ужину. Сад тускло освещался свечами, стоявшими в стаканах на низкой каменной ограде и на камнях, лежавших в траве. Сад был «диким», неухоженным, если его вообще можно было назвать садом. Но едва Меррик увидел его, как был очарован. Слева за невысоким деревцем стояла скамья-качалка, на которой сидела молодая пара, а перед ними — маленький столик с напитками. Больше никого в саду не было. Далеко позади, ставшие черными после захода солнца, виднелись очертания высоких гор, казавшихся очень близкими, точно ограда сада. Свет свечей дрожал на лицах сидевших на скамейке, как на лицах детей, собравшихся вокруг зажженной внутри пустой тыквы на празднике Хеллоуин. Меррик решил, что это молодожены. Что-то в них подсказывало это. Не близость между ними — они даже не касались друг друга, — но исходившее от них ощущение тихого счастья, их молодость.
Заиграла гитара. Казалось, звуки лились откуда-то снизу, где лужайка упиралась в темную стену деревьев и кустарников, хотя там и не было ничего, ни огонька. Гитара играла одна, однако ее звучание было таким богатым и насыщенным, что казалось, играют одновременно три инструмента. Мелодия скользила легко и плавно. Она была протяжной и причудливой. Время от времени гитарист трогал басовую струну, и тогда Меррику казалось, что в такт ей вибрирует его душа. Скорее всего это был популярный медленный фокстрот, что представлялось Меррику все более очевидным, — едва ли какая-нибудь известная ария из оперы великого композитора. Меррик глубоко вздохнул. Когда он и Хелена были в Амальфи, там играли эту же мелодию. Меррик никогда больше не слышал ее с тех пор. Ни он, ни Хелена не поинтересовались, как она называется, и не позаботились приобрести запись, которую могли бы взять с собой в Штаты. Ее тоже играли по вечерам на гитаре в их гостинице. Они знали, что услышат ее снова, точно некую птицу, которая поет на закате, и им также не нужно было узнавать ее названия, чтобы потом попросить музыканта исполнить ее для них, — она звучала сама.
За ужином Меррик сидел один за столиком, предназначенным для четверых. Стол находился возле балюстрады террасы, справа от него поднималась бугенвиллея, бледно-лиловая ветка которой лежала на перилах и едва не касалась белой скатерти рядом с его рукой. Меррик оглядел своих соседей по ужину. В основном это была молодежь. Он заметил молодоженов, все так же поглощенных друг другом и болтавших за столиком в центре террасы.
В самом конце террасы, в углу, за столиком сидела женщина со светло-каштановыми волосами, хорошо одетая, явно американка. Она была одна. Меррик прищурился, разглядывая ее, затем оглядел угол террасы позади женщины, напомнивший ему такой же угол террасы гостиницы в Амальфи. Там тоже росла бугенвиллея. Но в остальном эта гостиница ничем не походила на гостиницу в Амальфи. Не походила — и все же чем-то напоминала. К примеру, там тоже был запущенный сад, в состоянии, близком к дикой природе. И тут Меррик понял, что нашел наконец то место, которое искал.
— Закончили, синьор?
Тарелка Меррика с антипасто[2] была убрана, и улыбчивый официант, которому на вид было не больше шестнадцати, подал ему большое блюдо с феттучини[3], чтобы Меррик сам положил себе, сколько захочет. Затем были поданы жареная телятина, овощи и большая корзина с фруктами, из которой Меррик выбрал грушу, и, наконец, десерт. Меррик попросил кофе, который ему принесли в сад, и выпил его, стоя у ограды, хотя были свободны и скамья-качалка, и две другие скамьи.
В сад вышла женщина со светло-каштановыми волосами. Меррик заметил у нее в ушах маленькие сережки. Она щелкнула несколько раз зажигалкой, пытаясь прикурить сигарету, но зажигалка лишь искрила.
— Позвольте? — Меррик направился к ней, вынимая на ходу свободной рукой свою зажигалку.
— О!.. Я вас не заметила. Спасибо.
Она совершенно не походила на Хелену, хотя там, на террасе, Меррик нашел какое-то сходство. Точно это Хелена сидела в углу террасы в гостинице в Амальфи.
— Вы только что приехали, не так ли? — спросила она приветливо. Вокруг ее синих глаз он разглядел лапки морщинок. Лицо было загорелым.
— Да. А вы здесь давно?
— Пять недель. Я приезжаю сюда каждый год. Я занимаюсь живописью в школе искусств. Так, увлечение. Вы обязательно должны заглянуть в нашу школу. Приходите до половины двенадцатого. Потом она закрывается, мы все уходим на набережную обедать.
Меррик слабо кивнул.
— Спасибо за приглашение. Непременно зайду. — Немного поколебавшись, он вернулся в гостиницу.
На следующее утро он прошел мимо художественной школы, располагавшейся в старинном здании с массивными воротами, за которыми был виден внутренний дворик, но не вошел. Он проследовал дальше, постоял некоторое время на берегу, глядя на воду и купальщиков, затем купил в газетном киоске «Нью-Йорк таймс» и лондонскую «Таймс». Меррик читал их, сидя на низком цементном парапете, когда к нему подошел какой-то мальчик и спросил, не желает ли он почистить туфли.
Меррик оглядел мальчика и улыбнулся.
— Почистить? Эти туфли? — Меррик носил темно-синие сандалеты.
Мальчик тоже улыбнулся. Его светло-голубые штаны были грязны и разодраны на колене.
— А что, спросить нельзя?
— Где же твоя щетка и все остальное? — добавил Меррик. — Чем ты собираешься чистить?
— Тут, — сказал мальчик и хлопнул по пакету, в котором явно ничего не было. — Всего пятьдесят лир. Почти задаром.
Меррик рассмеялся.
— Лучше я куплю тебе мороженое. Вот… — Он достал из кармана всю мелочь. — Как раз пятьдесят лир. — Меррик встал, точно повинуясь какой-то неведомой силе. — Пойдем, купим мороженое.
Они направились к стоявшей на набережной мороженщице. Мальчик скакал вокруг Меррика, точно был на невидимой привязи. Меррик купил ему двойную порцию шоколадного мороженого, — рот мальчика тут же окружила широкая коричневая кайма.
— Где вы живете в Америке?.. Зачем приехали?.. Надолго?.. А машина у вас есть?.. А лодка?.. А жена?.. А дом у вас в Америке большой?.. А сколько вам лет?..
Меррик отвечал на все вопросы с улыбкой, даже когда мальчик спросил его о жене.
Мальчик проводил его до почты, куда Меррик зашел, чтобы отправить письмо в «Меррик текстил», а потом и до гостиницы. Меррик был очарован его непосредственностью и полной раскрепощенностью: по пути мальчик остановился, чтобы помочиться, и сделал это прямо на обочине, даже не зайдя за дерево. Меррик уже собирался пригласить мальчика в гостиницу, угостить лимонадом и пирожным, но потом решил, что делать этого не стоит. Увы! — он не был столь же свободен от условностей, как этот ребенок. Мальчик чем-то напоминал ему маленького доверчивого щенка, каким-то чудесным образом выучившегося говорить.
В тот вечер Меррику еще больше понравился отель «Орландо». Гитара снова играла красивую мелодию. Меррик был настолько погружен в свои мысли о Хелене, что едва слышал официанта, когда тот обращался к нему, и отвечал лишь жестами. Он выпил кофе за столиком.
— Добрый вечер! Сегодня у нас намечается партия в бридж. Не хотите присоединиться? Кроме меня будут еще супруги Джифорд. Вы с ними уже знакомы? — Это была женщина со светло-каштановыми волосами.
Меррик посмотрел на нее прищурившись, так, словно она была далеко, за тысячу миль, а не стояла возле его стола. Ее голос звучал тихо. Меррик не мог вспомнить, что она сказала. Наконец он встал.
— Добрый вечер! Я…
