верховой прогулки, если этот кто-то не перестанет обзывать своего папу снеговиком.
Однако тон его выдавал неискренность угрозы, ибо Боб охотно баловал своих дочерей и гордился тем, какими они выросли, несмотря ни на что.
Он был богат. Богат землей — в настоящий момент он владел шестью коневодческими фермами в трех западных штатах (две в Аризоне, две здесь, в Айдахо, и по одной в Колорадо и Монтане, и еще он присматривал себе собственность в Канзасе и Орегоне), и богат материально — он получал приличную пенсию от морской пехоты Соединенных Штатов. Боб был богат домами, поскольку ему принадлежал этот красивый, недавно законченный дом в шестидесяти милях от Бойсе, на расчищенном его собственными руками участке, который выходил на бескрайние зеленые прерии, простирающиеся до самых темно-синих зубцов гор, придавленных кипами белого хлопка и устремленных в хрустально-прозрачное голубое небо. Он был богат женой, ибо Джули была красива, словно героиня фильма Говарда Хоукса, — одна из тех смуглых, обладающих кошачьей грацией женщин, которые всегда остаются спокойными, никогда не повышают голос и при этом чертовски сексуальны. Но главным его богатством были дочери.
Их у него было две. Ники окончила факультет журналистики Колумбийского университета и работала в своей первой газете в городе Бристоле, штат Виргиния, который ее отцу нравился гораздо больше Нью- Йорка, где она провела предыдущий год. Боб считал, что ей будет намного безопаснее в маленьком городке, расположенном на самой границе между Виргинией и Теннесси. Тем временем его приемная дочь Мико без каких либо задоринок привыкала к жизни в Америке, быстро осваивалась с лошадьми, с ежедневным уходом за ними, с запахом навоза. Она полюбила их, привязалась к ним совершенно естественным образом, и отец с восторгом наблюдал за тем, как такое крошечное создание абсолютно свободно держится на спине огромного животного, уверенно управляет им, завоевывает его любовь и добивается повиновения. Малышка уже была награждена голубыми лентами в конном троеборье. Возможно, в будущем она даже превзойдет свою старшую сестру, которая два года подряд была чемпионом национального первенства по конному троеборью среди юниоров.
Было утро, а поскольку на дворе стоял август, Мико не нужно было идти в школу, поэтому они занимались своим самым любимым делом: девочка восседала верхом на жеребце Сэме, а отец наблюдал за тем, как она умело скачет по кругу. Он предоставлял ей полную свободу. Во время службы в морской пехоте сержант Свэггер требовал беспрекословного повиновения, но со своей дочерью он был совсем другим. Он стоял, прислонившись к изгороди, и незнакомый человек, случайно увидев его, подумал бы: «Вот настоящий ковбой». Голубые джинсы обтягивали его поджарые ноги, и он немного сутулился, как человек, который провел в седле всю свою жизнь. С ног до головы в нем все было ковбойское: высокие сапоги, покрытые грязью, но внушительные, голубая джинсовая рубашка, красный шейный платок, ибо в Айдахо в августе жарко, и бледно-желтая шляпа с широкими полями, закрывающими лицо от солнца.
Все было просто прекрасно — верный признак того, что беда маячит где-то неподалеку.
— Полегче, милая, — окликнул дочь Боб. — Не нужно принуждать коня. Ты должна его чувствовать, и когда он будет готов, то сам даст тебе знать.
— Я сама знаю, папа, — недовольно ответила Мико.
Она совершенно прямо сидела в крошечном «восточном» британском седле размером с почтовую марку, с хлыстом в руке, в высоких сапогах без каблука и, разумеется, в шлеме. Девочка чувствовала себя совершенно естественно и в большом «западном» седле, качающемся, словно лодка, на спине лошади, но Боб и Джули сошлись в том, что учиться ей предстоит на Восточном побережье, так что будет лучше овладеть навыками верховой езды, присущими именно этой части страны. Кроме того, родители хотели оградить ее от родео, куда в большом количестве сбегаются молодые девчата, привлеченные видом долговязых тощих парней, которые скачут верхом как боги и, свалившись на землю после головокружительного прыжка, тотчас же поднимаются с улыбкой на лице. Хотя, возможно, с Мико все будет по-другому. Вполне вероятно, что она действительно выкинет какую-нибудь сумасшедшую штучку, например, вместе со своей лошадкой прокатится на рогах у разъяренного быка.
— Быть может, все дело кончится тем, что Мико станет чемпионом Айдахо по конному спорту среди женщин, но все же попробовать стоит, — сказал как-то Боб своей жене.
— В таком случае ей придется каждый день выслушивать недовольные вопли одной пожилой леди, — ответила Джули.
Пока что все было хорошо: Мико обладала чувством ритма и терпением, и даже такое выносливое животное, как лошадь, ощущало это. Кроме того, девочка владела какими-то магическими приемами, по крайней мере по мнению Боба, и он с радостью отдал бы за нее свое второе бедро и вообще все, что угодно.
Мико изящно выполнила прыжок, не изменив посадки, не напрягая спину, не согнувшись в момент приземления.
— Получилось очень неплохо, милая, — одобрительно крикнул Боб.
— Я сама знаю, папа, — ответила Мико.
Боб улыбнулся, отирая пот со лба, но тотчас же встрепенулся, краем глаза увидев какое-то стремительное движение, слишком быстрое для хороших известий. Обернувшись, он увидел Джули, выбегающую из дома, и сразу же понял, что стряслась беда. Джули никогда не теряла самообладания; проработав десять лет в больнице в индейской резервации, она вдоволь насмотрелась на кровь, боль, страдания и даже смерть. И если сейчас она была так расстроена, это могло означать только одно: что-то стряслось с его второй дочерью, Ники.
— Малыш, — окликнул он Мико, не дожидаясь, когда Джули подойдет к нему. Ему хотелось позвать девочку к себе, пока он еще не услышал плохие новости и не потерял контакт с действительностью. — Слезь с коня и подойди сюда, на одну минутку.
— Но, папочка, я…
Боб повернулся к Джули.
— Только что позвонил Джим Густафсон, редактор газеты, в которой работает Ники…
Боб почувствовал, как у него сдавило сердце и легкие, словно в его дыхательной системе только что взорвался клапан и все его тело оказалось залито жидкостью. У него обмякли колени; он насмотрелся в обоих полушариях на насильственную смерть, в особенности скосившую молодых и невинных, и сейчас перед ним возник безжалостный и пугающий образ катастрофы: его дочери больше нет в живых и его самого ждет бесконечное, безутешное горе.
— Что с ней?
— Она попала в аварию. Сорвалась с горной дороги и врезалась в деревья.
— О господи! В каком она состоянии?
— Она жива.
— Слава богу!
— Ники оставалась в сознании и успела позвонить по девять-один-один, указав, где находится. Помощь подоспела довольно быстро, и все жизненные функции организма работали.
— Она поправится?
— Мамочка, что случилось?
— Милая, Ники попала в аварию.
У Боба разорвалось сердце при виде лица младшей дочери, исказившегося от боли; казалось, девочка получила удар в грудь от профессионального боксера. Она буквально сжалась в комок.
— Она в коме, — продолжала Джули. — Не пришла в сознание. Ее нашли в таком состоянии, с незначительными ссадинами и синяками. Нет ни паралича, ни каких-либо указаний на серьезные травмы внутренних органов. Судя по всему, Ники сильно ударилась головой.
— О господи, — пробормотал Боб.
— Нам нужно немедленно ехать туда.
Однако не успела Джули произнести эти слова, как Боб почувствовал, что она не права. Из глубокой пещеры выполз его самый старый и мрачный страх и начал обнюхивать все своим холодным носом, внимательно рассматривать желтыми глазами, обдавая горячим дыханием, наполненным запахом крови.
— Поеду я один. Вылечу первым же рейсом. Вы закажете билет через Интернет и позвоните мне, а я немедленно выезжаю в Бойсе.
