незнакомца.
– А я американец! Америка – Советы – дружба! – застонал мужчина, закатив глаза.
– Слушай! – обернувшись к Покшину, заговорил Крапивин. – Его к нам тащить надо. Пока совсем копыта не откинул. Может шишка какая важная. Тем более мне его лицо очень знакомо.
– Какой тащить?! Ты в уме?! – возмутился Покшин. – Думаешь, господину полковнику понравится, что мы на поле во время прохождения эксперимента шастали? Да если он узнает, мы в один миг работу потеряем. Где ты еще найдешь возможность такие бабки сшибать?
– Но человек умирает? – возразил Крапивин.
– Ну и хрен с ним, с этим америкашкой. Все мы там будем. А он явно не жилец. А вот если узнают, что мы этим инопланетным дерьмом торговали, то самое малое, если нас просто выпрут, а то и под статью подвести могут. Скажут, что мы радиоактивными железяками народ травим. Ты сам мозгами пораскинь.
– Нет, Покшин, – твердо возразил Крапивин. – Я тебе в этом деле не помощник. И знать ничего не хочу об этом американце. Я сейчас пойду и доложу господину полковнику, что на антенное поле упал военный самолет. Нас на этом поле не было. А уж они сами пусть разбираются.
– Америкоза нас видел, – заметил Покшин.
– А я его попрошу, чтобы он никому не рассказывал, – сказал Крапивин и перевел свою просьбу мужчине, пообещав, что помощь скоро придет.
Американец усиленно кивнул головой, соглашаясь, и очки уплыли с его глаз к подбородку.
– Уходим, – хлопнул по плечу Крапивин Покшина и заспешил покинуть самолет.
Достигнув середины антенного поля, Покшин заволновался, театрально хлопнул себя по лбу и проорал Крапивину:
– Резак в самолете забыл.
– Поторопись. Через десять минут господин полковник припожалует, – напутствовал спину Покшина Крапивин.
Бросив резак на журнальный столик, Крапивин прикрыл вторую стальную дверь новой бани и, сев за пульт управления следящими системами, включил все видеокамеры, контролирующие антенное поле, и подходы к нему со стороны Наблюдательного пункта «ОСА». Изображение с каждой видеокамеры выводилось на один из сорока телевизоров. Расположенные вдоль стены телевизоры все в сумме напоминали большой фасеточный глаз.
Включив запись с видеокамер, Крапивин поднялся и направился к музыкальному центру, намереваясь выбрать музыку для души. Головой он задел липкую ленту для мух, на которой висело восемь трупиков, и в который раз отогнал ассоциацию, назойливо лезшую в голову. Антенное поле приманивало «НЛО», как липкая лента мух. Они разбивались о поле, а мухи липли к ленте и погибали. Не правда ли, много общего?
Крапивин стал перебирать компакт-диски, отвергая один за другим: «Rolling Stouns», «Dip Purple», «Def Leppard», Луи Армстронга, Давида Брубеккера, Фила Коллинза… Руки, тасовавшие лазерные пластинки, задрожали. С обложки компакт-диска на него печально взирал тот самый американец в военной форме, оставленный им в разбившемся самолете. На обложке пластинки он был в костюме по моде тридцатых годов двадцатого века и сжимал в руках трубу, точного названия которой Крапивин не помнил.
– Ну конечно же! – вскричал Крапивин. – Гленн Миллер. Вот он кого мне напоминает.
И тут же напала тоска.
Нажав кнопку вызова командного пункта, Крапивин опустился в кресло, продолжая сжимать в руках компакт-диск, и задумался.
Гленн Миллер – известный джазовый композитор, автор «Серенады Солнечной Долины», чьи мелодии на слуху. Даже самый непритязательный обыватель, чей круг музыкальных интересов очерчен квадратом: Пугачёва – Киркоров – Киркоров – Моисеев, сможет узнать две-три композиции – ушел добровольцем на фронт Второй Мировой Войны, возглавив войсковой оркестр. В Рождество, то ли сорок четвертого года, то ли сорок пятого, точную дату Крапивин не помнил, в Париже должен был состояться праздничный концерт военного оркестра Миллера, транслируемый через радиостанции по всему миру. Этому концерту не суждено было быть. Самолет, на котором Гленн Миллер вылетел на два дня раньше своего оркестра, пропал и так никогда и не был найден.
Теперь Крапивин знал, куда пропал самолет, и кто лежит в покореженной машине на антенном поле.
Он знал, зачем вернулся компаньон к самолету! Вовсе не за резаком.
Крапивин вскочил из-за стола и, покинув новую баню, бросился к антенному полю, не выбирая дороги.
Позади него звучал голос, доносившийся с командного пункта:
– … лейтенант Крапивин… лейтенант Крапивин…
– Достали же вы меня, америкозы долбанутые. Вечно вам жизнь людскую испоганить надо. Дня прожить не можете, чтобы в душу кому-нибудь не плюнуть, – бормотал Покшин, подбирая с пола нарочно забытой резак. – Ну, что ты сунулся сюда? Чтобы бабки мне испортить? А у меня две дочки растут. Ты их, сука, прокормишь?
Американец испуганно замотал головой. Он почувствовал негативные эмоции, исходящие от человека, и хотел показать, что ничего плохо не сделал и не задумал.
– А вот видишь, америкашка, подлая твоя душонка. Кормить ты их не будешь. А меня работы лишить хочешь.
Покшин склонился к раненому мужчине.
Дождь лупил по крыше самолета, как юный прилежный барабанщик по головам соседей.
Ярились молнии.
Рокотал гром.
Покшин направил резак на рану в боку американца, оставленную осколком бутылки, и включил резак. Лазерный луч выплеснулся из дула и вонзился в рану. Американец закричал, но крик его был глух и терялся в кашле грозы и неистовстве дождя. Лучом Покшин углубил и расширил рану, превратив ее в дыру. Кровь, разбавленная дождем, хлеставшим в дырку люка, заполонила пол. Американец дернулся в последний раз и утих с блаженной улыбкой на устах, словно уловил прекрасную музыку.
Покшин поднялся с корточек, выключил резак и обернулся, заслышав позади себя шум.
Лючный проем заслонила фигура человека.
Крапивин по лицу Покшина понял, что не успел, и заскрипел зубами от злости.
Ветер сорвал с его головы фетровую шляпу, обнажая лысину, и унес ее в темноту, процеживаемую молниями.
4 сентября 2002 года
