– Ну как там дела? – грубовато, но с тревогой спросил он, когда из телефонной трубки прозвучал голос матери.
– Вэлари напичкали успокоительными. Часа три назад она уснула и пока не просыпалась. У меня до сих пор голова идет кругом, но съехались гости и надо улыбаться. – Лилиан вздохнула. – Ты где? Когда тебя ждать?
Джеффри усмехнулся.
– Когда ждать – не имею понятия. Я в аэропорту.
– Летишь к ней? – несмело полюбопытствовала мать. – К своей девочке?
– Увы, по милости моей драгоценной тетушки она не моя! – резко и зло ответил Джеффри. – Да, я к ней.
– Ну и правильно, – торопливо и без тени обиды произнесла мать. – Дай бог, все у вас наладится. А Вэлари... Да, она обошлась с тобой безжалостно, но очень раскаивается. Говорит, жила все это время, будто в непроглядном тумане...
– Про Вэлари я пока не желаю слышать, – прервал ее Джеффри.
– Да, – покорно согласилась мать.
У Джеффри дрогнуло сердце. Зря он казнит и родителей – кто-кто, а они ни капли не виноваты в его бедах.
– Мама, – мягче и тише произнес он. – Ты уж прости, что я устроил скандал в такой день. Иначе не мог.
– Я все понимаю, сынок, – устало и с любовью ответила мать.
– Поздравляю вас. Жаль, что по телефону и так неторжественно.
– Спасибо. И не извиняйся. Я буду молиться за тебя, сынок. За вас.
Когда самолет приземлился в аэропорту Кеннеди, в Нью-Йорке была почти полночь. Джеффри не терпелось скорее разыскать вегетарианский ресторан на Бликер-стрит, но мчаться туда в столь поздний час не имело смысла, и он, взяв такси, попросил отвезти его в ближайшую гостиницу, а в Гринич-виллидж, промаявшись целую ночь без сна, отправился утром, в начале девятого.
Было воскресенье. Лоуренсы наверняка в этот день отдыхают. Джеффри отчаянно надеялся, что они, если, конечно, не переехали, окажутся дома и согласятся его выслушать. Он постарается все объяснить. Найти такие слова, что ему поверят.
По счастью, вегетарианский ресторан удалось найти без труда. Небольшой, с неброско оформленными окнами, он стоял прямо напротив крепкого дома с зеленым крыльцом и цветочными ящиками на подоконниках. Джеффри вошел в незапертую калитку и медленно зашагал к парадному крыльцу, пытаясь представить, как по этой самой гравиевой дорожке бегала когда-то маленькая Роберта. От волнения образы, едва возникая перед глазами, сливались в неопределенного цвета пятна.
Нажав на кнопку звонка, он вдруг подумал, что явился слишком рано, и испугался. Вдруг Лоуренсы еще спят? Надо было прийти попозже, немного потерпеть... Он услышал шаги за дверью и глубоко вздохнул, чтобы заговорить возможно спокойнее. Но, когда дверь открылась, не смог вымолвить ни слова – на пороге босая, в майке и коротких шортиках стояла Роберта.
В ее глазах, вмиг сделавшихся почти черными, вспыхнуло столько любви, что у Джеффри зашлось сердце. Мгновение – и милое лицо потемнело, брови сдвинулись, губы дрогнули и наморщились. Ему показалось, она сейчас вскипит, как тогда, в парке, и захлопнет перед ним дверь, и он почти неосознанно, не дожидаясь приглашения, шагнул в дом.
– Роберта... – сами собой произнесли губы.
Она снова просияла – на долю секунды, но сразу же отшатнулась и сильнее нахмурилась. Ослепленный ее близостью, совершенно утратив способность здраво рассуждать и осторожничать, Джеффри на мгновение перенесся в те дни, когда они были вместе. Она, такая непокорная и своевольная, по- мальчишески смелая, оставаясь наедине с ним, превращалась в ручного котенка – теплого, ласкового и игривого. Она, что стояла сейчас прямо перед ним и манила к себе, как колодец, показавшийся вдалеке умирающему от жажды путнику. Почти не понимая, что делает, Джеффри шагнул вперед, взял Роберту за руку и горячо прошептал:
– Поедем со мной, Роберта. В Ирландию, чтоб, как тогда, быть вместе...
– Пусти! – оглушительно закричала она. – Пусти, не то я позвоню в полицию! Какого черта тебе здесь нужно?!
Роберта, охваченная небывалой вспышкой любви, страхом и желанием тотчас сбежать от нового соблазна, не поняла, что случилось. За спиной послышался шум, она не успела моргнуть глазом, как чья-то сильная рука отпихнула ее в сторону. В следующее мгновение послышался удар, грохот и приглушенный стон. Роберта повернула голову. В проеме двери стоял, широко расставив ноги и отряхивая руки, Мартин в синем махровом халате. Джеффри полусидел на крыльце, прижимая ладонь к губам. Сообразив, как все вышло, Роберта похолодела от ужаса и, не помня себя, на ходу отталкивая Мартина, бросилась к Джеффри.
– Не-ет!
От неожиданности он убрал от лица руку. Из разбитого уголка рта текла кровь. У Роберты помутилось в голове. Она ясно ощутила, что это не его – ее кровь, почувствовала нестерпимую боль в груди и висках. И вдруг осознав, что, если с ним стрясется беда, ей станет не мил весь свет, обхватила его крепкую шею руками, уткнулась лицом ему грудь и безудержно зарыдала.
– Ну-ну, что ты, малыш... – ласково забормотал Джеффри ей на ухо. – Мне совсем не больно, а ранка эта совсем пустячная.
– Что-то я не ничего понимаю... – растерянно произнес Мартин.
– В чем дело?! – раздался из прихожей испуганный крик.
Роберта взяла себя в руки. Рыдания еще сдавливали горло, слезы сами собой текли из затуманенных глаз, в голове гудело, но она приказала себе успокоиться и, не убирая рук с шеи Джеффри, медленно повернула голову. К Мартину присоединилась мать в халатике поверх отделанной кружевами пижамы.
– Это он? – спросил Мартин. – Тот самый?
Роберта без слов кивнула.
– Вы что... снова сошлись?
Она хотела было качнуть головой, но лишь немного двинула ею в сторону, неуверенно пожала плечами и потупилась.
– Сойдемся ли мы снова, зависит только от Роберты, – сказал Джеффри. – Но расставаться вообще не должны были.
– Меня как всегда ни во что не посвящают, – пробормотала Гвен.
Мартин положил ей руку на талию.
– Тогда я не хотел тебя расстраивать, а теперь тоже ни о чем не знал.
Роберта медленно поднялась, протянула Джеффри руку, и он тоже встал. Кровотечение остановилось – алая змеистая струйка на его подбородке начала подсыхать.
– Знакомьтесь, – сказала Роберта, глядя на родителей и крепче сжимая в руке руку любимого. – Джеффри О’Брайен.
