– Нет, мы на людях. Вы – на людях. Возможно, я – самый важный слушатель, который у, вас когда-либо будет. – Он замолчал, чтобы до меня дошло. Парселл был прав. Его авторитет был настолько велик, что, употреби он лишь малую толику своего влияния, я оказалась бы вмиг сброшенной со своего пьедестала. – Ваше выступление длилось сегодня всего сорок две секунды, и местоимение «я» прозвучало всего один раз. Знаю, что вы могли бы без особого труда детально изложить подробности проблемы, как поступили Смит и Манчини, или сделать свое выступление более фундаментальным и запоминающимся. Но в том, как умело вы преподнесли свой доклад, прослеживается присущий вам хорошо развитый инстинкт политического самосохранения. Я хочу помочь вам развить природные инстинкты и выработать определенную стратегию.
– В которой не нужно будет руководствоваться совестью?
– Только в этом случае вы не навредите себе самой. Если же вы не последуете моему совету, лучшим выходом для вас будет стать общественным деятелем. Вы должны влезть в эту упряжь и несколько лет терпеливо работать, быть скромным и полезным тружеником на политической ниве, принимать идиотские приказы от людей, которых не уважаете, учиться идти на компромисс, чтобы послужить глупости, не принося в жертву конечную цель. Пахать и учиться терпению.
– Учиться быть политическим волом.
– Вы должны.
– Тем не менее вы сказали, что я, вероятно, смогу одержать победу на выборах, просто будучи самой собой. Такая возможность тоже не исключена, так ведь?
– Так. И это подводит нас к другому пункту части третьей.
– Надеюсь, целесообразной части.
– Вы внимательно слушаете, это радует. Вряд ли вам пригодится это записывающее устройство.
– Вы… ошиблись. Это лишь ваше предположение.
– Ничего подобного. – Парселл изобразил нечто похожее на улыбку. – Мы с Сандрой расходились во мнениях по многим вопросам – иногда самым главным, вроде права на накопительство, владения собственностью…
– Это как раз мне понятно.
– Но в чем мы были единодушны, так это во мнении о вас.
– В каком смысле? – Мне казалось, что я нравлюсь Сандре.
– В общей оценке ваших способностей, потенциала. С нашим мнением согласится любой человек, обладающий хоть малейшим опытом администрирования. Вы ведь можете быть объективной. Но самое главное, чего вы наверняка не можете увидеть, – это то, что вы самая опасная личность на борту этого корабля.
Я громко рассмеялась:
– Ага. Иногда у меня возникало желание запереть себя где-нибудь в темной комнате.
– Отнеситесь к моим словам серьезно и слушайте внимательно. Мы считаем «Дом» Ново-Йорком в миниатюре. Хотя это суждение упрощенное, а возможно, и ошибочное.
– Ну, мы же не «Мэйфлауэр».
– Что?
– Был такой корабль, который привез первых переселенцев из пуританской Англии в Америку. У них, кстати, не было заведующего развлечениями.
– Припоминаю. Они прибыли в Плимут. Не слишком удачное сравнение. Они могли, например, сойти на берег, могли добывать себе пищу. Если бы им не понравилась Америка, они могли бы возвратиться домой.
– Верные замечания. Извините, что перебила.
– Основные замечания касаются вас. Представим себе, что Ново-Йорк – это остров, окруженный множеством других островов. Есть континент – Земля, до которой тяжело добраться, и к тому же это опасное, неуютное место. Но остров может существовать самостоятельно, так же как и другие, соседние острова. Будем считать, что острова – это космические тела. Луна, остатки Декалиона и другие астероиды могут обеспечить своим обитателям нормальную жизнь без потрясений и сбоев. Предположим теперь, что мы – подводная лодка. У нас на борту с избытком продовольствия и всевозможных запасов. У нас даже есть заведующий развлечениями. Но мы не можем всплыть на поверхность, пока не достигнем пункта назначения, а к тому времени большинство из нас уже умрет.
– Я слышала эти разглагольствования много лет назад, еще до запуска.
– Сейчас у нас больше данных. Например, когда Моралес делал доклад об охране здоровья, он предпочел не упоминать о ста двадцати семи самоубийствах, произошедших со Дня Запуска.
У меня вдруг возникло такое ощущение, будто я проглотила кусок льда.
– Это больше одного процента…
– Правильно. Если так и дальше будет продолжаться, то к тому времени, как мы покинем Солнечную систему, многие умрут. – Он сокрушенно покачал головой. – Такое уже случалось раньше – эпидемия самоубийств. В Ново-Йорке, сразу после войны. Мы подтасовывали данные статистики, как только могли. Если не было очевидцев, в свидетельстве о смерти указывали совершенно другую причину. Сейчас мы занимаемся этим же, но здесь все гораздо труднее.
– И все-таки какое-то число самоубийств предполагалось заранее, правда? Ведь учитывалось же влияние на психику сильного стресса.
– От десяти до двадцати. Конечно, по непроверенным данным. Естественно, не сто.
– Вероятно, постепенно это все же прекратится. Полагаю, людей с неустойчивой психикой почти не осталось.
– Полагать каждый может. Вы не должны никому рассказывать об этом. Моралес дал точную цифру только мне и Элиоту. Конечно, остальные в отделе по охране здоровья знают, что это громадная проблема, но они будут молчать.
– Не волнуйтесь, я никому не скажу. Мне знакома эта проблема. Я читала о том, как семьи, общины и даже целые культуры могут быть охвачены жаждой самоубийства.
– Вы так до сих пор и не поняли, что эта проблема касается лично вас.
– Не вижу связи.
– Эта «подводная лодка», вероятно, самое нестабильное из больших сообществ. И хотя экипаж подбирали, в том числе и вы, из числа людей, привыкших жить скученно, как в муравейниках, в сущности под землей, тем не менее…
– Я поняла, к чему вы клоните. Единственный оставшийся у этих людей путь к спасению – выбор обаятельного, наделенного Божьим даром лидера. Так?
– Совершенно верно. Они нуждаются в руководстве личности, чьи способности и возможности они были бы в состоянии оценить и уважать, в лидере не слишком выдающемся, который не одержим дикими идеями глобальных перемен. Изменения будут, но они должны происходить постепенно и избирательно. Образно говоря, наша лодка не должна напороться на рифы.
В запасе у меня была еще парочка доводов, но я решила приберечь их до той поры, когда узнаю мнение Сандры. По моей реакции Парселлу трудно было понять, соглашаюсь я на его предложение или нет.
– Итак, когда мы встретимся снова?
– Только не завтра. Может, в четверг? Я позвоню вам или оставлю сообщение на автоответчике.
– Хорошо. – Я постаралась найти нужные слова. – По правде говоря, вы выглядите жутко усталым. Почему бы вам не отдохнуть немного? Да, в следующий раз мне прийти с Джоном и Дэном?
– Нет. С ними я уже все обсудил. Теперь вы – моя надежда. – Он махнул рукой, как будто собирался спугнуть птицу. – Можете идти. Мне еще необходимо сделать несколько звонков.
Почтительно склонив голову, я, пятясь, вышла из комнаты в спасительный холодок коридора. Я не знала, что думать и как себя вести; все произошло слишком быстро. Даже если бы я захотела, чтобы он мне понравился, постаралась ему помочь, он бы не позволил сделать этого. Кроме того, отношение Парселла ко мне, поза, в которую он становится, независимо от того, был он умирающим или нет, вызывали во мне возмущение.
Я чувствовала себя усталой и разбитой, но понимала, что если не просмотрю пленку сегодня же вечером, то не смогу заснуть от любопытства. Я сходила в лавку, выкинула четыре доллара за небольшой
