– Марксисты, – добавил В. Г., усмехаясь. – И всякое иное заострение прогрессивной, т.е. революционной, мысли. А Победоносцев-то талантлив, как хотите. Вы читали его 'Московский сборник'? Заметьте – московский все-таки!
Он сразу, нервозно оживился и стал юмористически рассказывать о борьбе литературных кружков, о споре народников с марксистами.
Я уже кое-что знал об этом, – на другой же день по приезде в Петербург, я был вовлечен в 'историю', о которой я даже теперь вспоминаю с неприятным чувством; я пришел к В. Г. для того, чтобы, между прочим, поговорить с ним по этому поводу.
Суть дела такова: редактор журнала 'Жизнь' В. А. Поссе организовал литературный вечер в честь и память Н. Г. Чернышевского, пригласив участвовать В.Г.Короленко, Н.К. Михайловского, П. Ф. Мельшина, П. Б. Струве, М. И. Туган-Барановского и еще несколько марксистов и народников. Литераторы дали свое согласие, полиция – разрешение.
На другой день, по приезде моем в Петербург, ко мне пришли два щеголя студента с кокетливой барышней и заявили, что они не могут допустить участие Поссе в чествовании Чернышевского, ибо 'Поссе – человек, неприемлемый для учащейся молодежи, он эксплоатирует издателей журнала 'Жизнь'. Я уже более года знал Поссе и хотя считал его человеком оригинальным, талантливым, однако – не в такой степени, чтобы он мог и умел эксплоатировать издателей. Знал я, что его отношения с ними были товарищеские, он работал, как ломовая лошадь, и, получая ничтожное вознаграждение, жил с большою семьей впроголодь. Когда я сообщил все это юношам, они заговорили о неопределенной политической позиции Поссе между народниками и марксистами, но – он сам понимал эту неопределенность и статьи свои подписывал псевдонимом Вильде. Блюстители нравственности и правоверия рассердились на меня и ушли, заявив, что они пойдут ко всем участникам вечера и уговорят их отказаться от выступлений.
В дальнейшем оказалось, что 'инцидент в его сущности' нужно рассматривать не как выпад лично против Поссе, а 'как один из актов борьбы двух направлений политической мысли', – молодые марксисты находят, что представителям их школы неуместно выступать пред публикой с представителями народничества 'изношенного, издыхающего'. Вся эта премудрость была изложена в письме, обширном, как доклад, и написанном таким языком, что, читая письмо, я почувствовал себя иностранцем. Вслед за письмом от людей, мне неведомых, я получил записку П. Б. Струве, – он извещал меня, что отказывается выступить на вечере, а через несколько часов, другой запиской сообщил, что берет свой отказ назад. Но – на другой день отказался М. И. Туган-Барановский, а Струве прислал третью записку, на сей раз с решительным отказом и, как в первых двух, без мотивации оного.
В.Г., посмеиваясь, выслушал мой рассказ об этой канители и, юмористически грустно, сказал:
– Вот, – пригласят читать, а выйдешь на эстраду – схватят, снимут с тебя штаны и – выпорют.
Расхаживая по комнате, заложив руки за спину, он продолжал вдумчиво и негромко:
– Тяжелое время! Растет что-то странное, разлагающее людей. Настроение молодежи я плохо понимаю, – мне кажется, что среди нее возрождается нигилизм и явились какие-то карьеристы-социалисты. Губит Россию самодержавие, а сил, которые могли бы сменить его, – не видно!
Впервые я наблюдал Короленко настроенным так озабоченно и таким усталым. Было очень грустно.
К нему пришли какие-то земцы из провинции, и я ушел. Через два-три дня он уехал куда-то отдыхать, и я не помню, встречался ли с ним после этого свидания.
Встречи мои с ним были редки, я не наблюдал его непрерывно, изо дня в день, хотя бы на протяжении краткого времени.
Но каждая беседа с ним укрепляла мое представление о В.Г.Короленко как о великом гуманисте. Среди русских культурных людей я не встречал человека с такой неутомимой жаждою 'правды-справедливости', человека, который так проникновенно чувствовал бы необходимость воплощения этой правды в жизнь.
После смерти Л.Н.Толстого он писал мне:
'Толстой, как никто до него, увеличил количество думающих и верующих людей. Мне кажется, вы ошибаетесь, утверждая, что это увеличено за счет делающих или способных к делу. Человеческая мысль всегда действенна, только разбудите ее, и стремление ее будет направлено к истине, справедливости'.
Я уверен, что культурная работа В.Г. разбудила дремавшее правосознание огромного количества русских людей. Он отдавал себя делу справедливости с тем редким, целостным напряжением, в котором чувство и разум, гармонически сочетаясь, возвышаются до глубокой, религиозной страсти. Он как бы видел и ощущал справедливость, как все лучшие мечты наши, она – призрак, созданный духом человека, ищущий воплотиться в осязаемые формы.
В ущерб таланту художника он отдал энергию свою непрерывной, неустанной борьбе против стоглавого чудовища, откормленного фантастической русской жизнью.
Суровые формы революционной мысли, революционного дела тревожили и мучили его сердце, – сердце человека, который страстно любил красоту-справедливость, искал слияния их во единое целое. Но он крепко верил в близкий расцвет творческих сил страны и предчувствовал, что чудо воскресения народа из мертвых будет страшным чудом.
В 1908 году он писал:
'Все, что делают сейчас, через несколько лет отзовется вулканическим взрывом, страшные это будут дни. Но он будет, если жива душа народа, а душа его жива'.
В 87 году он закончил свой рассказ 'На затмении' стихами Н.Берга:
На святой Руси петухи поют,
Скоро будет день на святой Руси.
Всю жизнь, трудным путем героя, он шел встречу дню, и неисчислимо все, что сделано В.Г.Короленко для того, чтоб ускорить рассвет этого дня.
