весьма и весьма близким! Я удивлен лишь тем, что он еще не объявился здесь.
Раффлс вновь кинул взгляд в сторону прихожей, погруженной в темноту и закрытой изнутри столь же основательно, как и снаружи. Я спросил его, что же он собирается предпринять.
— Пусть себе стучит, ежели вообще сюда доберется. Портье должен будет сказать ему, что я уехал из города, и через час-другой это, кроме всего прочего, станет соответствовать истине.
— Ты уезжаешь сегодня вечером?
— В семь пятнадцать с платформы на Ливерпуль-стрит. Я совсем немного рассказывал тебе о своей родне, Кролик, но у меня есть самая замечательная на свете сестра, которая вышла замуж за сельского священника и живет теперь в одном из восточных графств. Супруги всегда рады встрече со мной и постоянно приглашают меня посещать проповеди с целью приобщения к религии. Мне жаль, что тебя там не будет и что ты не услышишь мою лекцию в это воскресенье, Кролик. Свои самые лучшие замыслы я выносил в этом приходе, и я не знаю для себя лучшей гавани во время шторма. Однако мне пора собираться. Я подумал, что обязан сказать тебе, куда я направляюсь, — на случай, если ты захочешь последовать моему примеру.
Он швырнул в камин окурок сигареты, потягиваясь, встал с кресла и в этой далекой от удобства позе застыл. В следующее мгновение я, уловив направление его взгляда, тоже поглядел туда и тотчас же сам оказался на ногах. На пороге раздвижной двери, отделявшей гостиную от спальни, стоял хорошо сложенный мужчина в дурно сидевшем на нем костюме из тонкого черного сукна с шелковистой отделкой. Он поклонился так низко, что его круглая голова представилась нам как розовый шар, покрытый короткими рыжими волосами.
И хотя я недолго рассматривал это столь неожиданно возникшее существо, за этот краткий промежуток времени Раффлс сумел вновь обрести самообладание. Когда я опять посмотрел на него, он уже улыбался и стоял засунув руки в карманы.
— Кролик, позволь представить тебя нашему выдающемуся сподвижнику мистеру Реджинальду Кроусхею. — Раффлс был сама любезность.
Круглая голова вынырнула из глубокого поклона, открыв морщинистый лоб и бритую физиономию с крупными, грубыми чертами лица, которая, насколько я теперь припоминаю, отличалась малиновым цветом из-за впившегося в шею слишком узкого воротничка рубашки. Но все эти мои наблюдения можно считать поверхностными, ибо внутри меня созрело мое собственное заключение, и я резко повернулся к Раффлсу.
— Это трюк! — крикнул я. — Еще один из твоих чертовых трюков. Ты привел его сюда, а потом пошел за мной. Ты хотел, чтобы я примкнул к вашей компании! Будь ты проклят!
Взгляд, которым Раффлс встретил мой крик, был столь холоден, что я почувствовал стыд за свои слова, едва успев произнести их.
— Вот как, Кролик! — Раффлс, пожав плечами, отвернулся от меня.
— Господь с вами, он ничего не знал, — сказал мне Кроусхей. — Он, думаю, и не ждал меня! А ты — настоящий нахал. Я и не думал, что ты нахал в такой степени, — сказал он, протягивая волосатую руку Раффлсу. — Я даже горжусь, что мы с тобой одного поля ягоды.
— После этих слов, — Раффлс пожал протянутую ему руку, — что я могу сказать? Но вы, должно быть, слышали мое мнение о вас. Я также горд тем, что мы с вами познакомились. Но каким образом, черт побери, вы сюда попали?
— Пусть вас это не беспокоит, — сказал Кроусхей, расстегивая воротничок. — Давайте лучше поговорим о том, как я отсюда выберусь. Да будет с вами Господь, вот так уже лучше! — Он осторожно потрогал пальцами синевато-багровую полоску на своей бычьей шее. — Я не знал, сколько времени мне еще придется играть в благородного, — объяснил он, — мне же не было известно, кого ты приведешь.
— Выпьете виски с содовой? — спросил Раффлс беглого заключенного, когда тот уселся в кресло, из которого я выскочил с такой поспешностью.
— Нет, я пью его неразбавленным, — ответил Кроусхей, — но сначала я всегда говорю о деле. Ты от меня так не отвяжешься, да хранит тебя Всевышний.
— В таком случае чем могу быть полезен?
— Ты и так это знаешь, без моих объяснений.
— Не совсем понял.
— Тогда — тихий отвал. Хочу отвалить по-тихому, а как это сделать — предоставляю право решить тебе. Мы — братья по оружию, хотя на сей раз я не вооружен. Это и не обязательно. Ты, конечно, слишком умен. Но коль мы братья, ты ведь не бросишь брата в беде. Давай остановимся вот на этом. Ты позаботишься обо мне по-своему. Я полагаюсь на тебя во всем.
В голосе Кроусхея все время звучали не только нотки доверия, но и готовности идти на уступки. Он наклонился вниз и стащил с босых ног темные ботинки на пуговицах, затем вытянул пятки к огню и, морщась от боли, стал распрямлять согнутые большие пальцы.
— Надеюсь, ты дашь мне корки побольше этих? — попросил он. — Я бы просмотрел твой гардероб, если бы у меня было побольше времени: я зашел сюда прямо перед тобой.
— А вы не скажете мне, как вы сюда попали?
— Какой смысл? Научить тебя я все равно не смогу, кроме того, я хочу поскорее выбраться отсюда. Хочу выбраться из Лондона, из Англии и вообще — из всей этой цветущей Европы. Вот и все, что я хочу и в чем рассчитываю на вашу помощь, мистер. И я не спрашиваю, как вы возьметесь за эту работу. Ты знаешь, откуда я пришел, потому что я слышал, как ты это говорил. Ты знаешь, куда я хочу отправиться, потому что я только что тебе об этом сказал. Мелочи я целиком оставляю тебе.
— Хорошо, — сказал Раффлс, — мы должны посмотреть, что мы можем сделать.
— Мы должны? — Откинувшись на спинку кресла, Кроусхей начал вертеть большими пальцами обеих рук.
Раффлс повернулся ко мне. В глазах его мерцали огоньки, но на лбу лежала печать глубокой задумчивости, а в линии сжатого рта решимость каким-то образом переплеталась со смирением, и заговорил он так, как будто мы с ним оставались совершенно одни в этой комнате:
— Ухватываешь ситуацию, Кролик? Если нашего друга, выражаясь его собственным языком, здесь накроют, он намерен в этом обвинить тебя и меня. Он достаточно тактичен, чтобы не выражать все это большим количеством слов, но все и так вполне понятно и к тому же вполне естественно. На его месте я поступил бы так же. Прежде мы обладали преимуществом, а теперь оно у него. Это абсолютно честно. Мы должны взяться за эту работу. Мы не можем от нее отказаться. Но даже если бы и могли, я бы все равно за нее взялся. Наш друг — великий спортсмен. Он смылся из Дартмурской тюрьмы, и тысячу раз было бы жаль, если бы он угодил туда снова. Он не должен, и так и будет, если только я, конечно, найду способ переправить его за границу.
— Какой только вам будет угодно, — пробормотал Кроусхей, не открывая глаз, — я все это оставляю на тебя.
— Но вам следует проснуться и кое-что нам сообщить.
— Хорошо, мистер, но я просто умираю как хочу спать, — заявил он, поднимая голову и усиленно моргая.
— Как думаете, вас выследили по пути в город?
— Должно быть.
— А здесь?
— В таком тумане — нет, если только по случайности.
Раффлс вышел в свою спальню, зажег там газовый светильник и вернулся через минуту.
— Итак, вы забрались через окно?
— Да.
— Это было чрезвычайно ловко с вашей стороны, что вы установили, какое именно окно вам нужно. Мне все равно не приходит в голову, как вы могли осуществить это в дневное время, каким бы густым ни был туман! Ну да шут с ним! Но не думаете ли вы, что вас тут видели?
— Нет, не думаю.
— Хорошо, будем надеяться, что вы правы. Придется все же сделать вылазку и выяснить наверняка. Тебе тоже лучше пойти со мной, Кролик. Выйдем перекусим и заодно все обсудим.
