— Тебе не думается, кадровый отшельник, что нахожусь я еще здесь только потому, что большинство в правительстве чиновники моего возраста. И тебе должно быть не к лицу оставлять меня перед лицом кадровой опасности.
— Товарищ генерал, мой отъезд только успокоит ваших недругов.
Полковник Линь присмотрит за ними.
— Да-а. Одна надежда на старые кадры. — Шеф уже не смотрел на подчиненного. Выбрал из стопки папок нужную. Брови его деловито сошлись на переносице.
— Полковник Чан, есть приказы и их нужно выполнять. В Шанхае вы не имели никаких инструкций относительно американской группы съемки кино.
Чан мгновенно перестроился.
— Если бы мы признавали инструкции, квадратный Динстон сидел бы здесь и давил бы нам на уши. А так он за деньги американского налогоплательщика старательно издевается над послушными кадрами Великой Америки.
— Ну, ты-немец. Чем же ты лучше Динстона?
— Моя амплитуда прогиба спины гораздо меньше заокеанской.
— Ты, как был невыносим, таким и остался. — Генерал мучительно сморщился, прокашлялся в платочек. — Нехорошо ты делаешь. В Гонконге, в заливе, что произошло?
Чан миролюбиво и очень отвлеченно заулыбался.
— Там, наш хороший знакомый, уважаемый Ван, со своими корешами скандальный дебош устроил. Я был совсем в неведении того, что он вообще может оказаться в английской зоне. Группу майора Споуна легонько потрепали. Где сошлись их дорожки, не знаю. Но Споун оказался достаточно благоразумным и вовремя ушел из-под удара. Меня не в чем упрекнуть: там своя полиция, свои спецслужбы.
— Ай-я-яй. Опять ты не при делах. Эти оперативные сказки я от тебя двадцать лет слышу. Можешь рассказывать их кому-нибудь другому, или когда я уйду на пенсию. Я на тебя, брат Чан, крепко надеялся. А ты меня, доброго старика, не учел.
Полковник понял, что можно присесть за стол и, преданно глядя на шефа, добросовестно лукавил:
— Несносный Ван опередил нас и кое-где даже обманул. Если бы американцы обратились к нам за содействием, разве я отказал бы. Споун хоть и невелика фигура в американских рядах, но я его более уважаю, чем Динстона.
— А что это вы, государственный чиновник, все принимаете на личные симпатии: хочу люблю, хочу нет. В народные диктаторы метишь: бюрократический деспот. Точно тиран. Взятки берешь?
— Только мелкими купюрами.
— М-да. Наверное я тебя все же отстраню на время Что-то бесовское в тебе появилось. В 'Ночном драконе' что произошло?
— Стреляли.
— Знаю. Сорок человек убито.
Чан непроизвольно изменился в лице.
— Сорок?!
— А ты сколько думал?
Думал меньше.
— Так что там было? И не думай мне лгать, все равно на чистую воду выведу.
Полковник нейтрально пожал плечами.
— Наверное, старые грешки. Монахи наказывают группировки, которые выступили против них в семидесятом. Ван исполняет.
Генерал пожевал губами, повертел нервно головой.
— Управы на них нет. Этому архару Вану под девяносто. И хворь его никакая не берет. Что он пьет?
— Энергия в нем мощная.
— Да не энергия. Кровь, наверное, пьет чужую.
Чан уже вдохновенно расслабился, небрежно махнул рукой.
— Может быть: если сорок человек в Гонконге постреляли.
— Ты меня не поддевай: молод еще.
Генерал беззлобно показал подчиненному тощий кулачок.
— Нехорошо. Я старый человек, плохо переношу смерть.
Но Чан продолжал оперативно философствовать.
— Чисто по-человечески они правы. Распоясались не монахи. Банды под вывесками всяких там «Триад» переходят все границы условности.
Закон для них уже не становится преградой.
— Что ты мне гнусишь, уважаемый. Или я меньше твоего знаю, кто больше попирает законы: банды или твои любимые братья-монахи. Одним можно убивать, потому что они хорошие. Другим нет: потому что они загодя уже преступники.
— Если бы закон надежно защищал конституционно всех, монахи не брались бы дружно за оружие. Их трудно поднять на вендетту. А так, — полковник по старой привычке оглянулся на дверь, — кто может и умеет, тот всегда защищается.
— Слушай, вольнодумец, все-то у тебя свое на уме. Думается мне иногда, что ты не второй, так третий человек в государстве.
Полковник нагнулся к своим бумагам, но дьявольская улыбка не сходила с его хитрого лица.
— Что ты там хихикаешь, неблагодарный. Не прячься от судьбы.
— Я думал, что вы об этом и так знаете.
— О чем?
— Ну-у, о том что я далеко не последний товарищ в Поднебесной.
— Смотри мне, не последний. Доиграешься. Теневой в постели: так теперь никого не боишься.
— Нет, почему же. Потому и стремлюсь на время в Америку, чтобы после свежо и непредвзято взглянут на свою любимую родину.
— Болтливым стал. Через неопределенную клеточку будешь созерцать небо любимой родины. Ну, хорошо, брат Чан, отдохнул на бюрократическом стуле, теперь честно отвечай: почему в Америку хочешь?
— Накоплены сведения. Агентура из Южной Америки докладывает, что в рядах демонстрантов замечен боец, который ловко рушит полицейские шеренги во время беспорядков.
Шеф недоверчиво покосился на посерьезневшего подчиненного.
— Ну и что? И ты сразу решил, что это монах.
— Не решил. Хочу проверить. И от монахов ШАО Хан Хуа спешно отправился в Америку.
— Точно в Америку?
— Точно.
— Тебе не кажется странным: монахи спрятали Руса и, думаю, постарались сделать все возможное, чтобы брат их как можно дольше оставался в тени.
— Вот это мне и кажется самым странным. Не иначе, как осмысленные интриги господина Динстона продолжаются.
— Факты есть?
— Нет. Просто интуиция подсказывает.
— Один поедешь?
— Хочу просить майора Вэна с группой.
— Много хочешь. Одному скучно. Только твоя командировочка в такую юаньку влетит, что на прочие операции в Управлении денег не останется.
Поедешь один. Скромно. Пиши мне письма почаще. А там подумаем.
— Еще вопрос, товарищ генерал.
— Ну.
— Мне нужен подробный отчет всех передвижений Дйнстона, его команды за последние два
