для меня. Я не хочу, чтобы за меня работали роботы; я все хочу делать сам. Мне кажется, что место в будущем для трудосберегающих технологий есть, но небольшое. Исторические и доисторические прецеденты говорят не в их пользу. Когда технология производства от охоты и собирательства развилась до сельского хозяйства а затем до промышленности, количество работы возросло, а умений и самоопределения стало меньше. Дальнейшая индустриализация лишь подчеркивает то, что Гарри Браверман называл «деградацией труда». Думающие наблюдатели всегда это осознавали. Джон Стюарт Милль писал, что все трудосберегающие изобретения, когда-либо предложенные, так и не сберегли ни минуты труда. Карл Маркс писал, что «можно написать целую историю изобретений, сделанных начиная с 1830-х годов исключительно для того, чтобы дать капиталу оружие борьбы с пролетариатом». Энтузиасты- технофилы – Сен-Симон, Конт, Ленин, Б.Ф. Скиннер – все были бессовестно авторитарны, все они были технократами. К обещаниям компьютерных мистиков надо подходить с большим скепсисом. В конце концов,
Но вот чего я действительно хотел бы – это увидеть, как работа превратится в игру. Первый шаг в этом направлении – отбросить понятия «профессии» и «рода занятий». Даже деятельность, не лишенная игрового содержания, напрочь теряет его, когда превращается в профессию, – то, что определенные люди, и только они, обязаны делать в ущерб всему остальному. Не странно ли – современные крестьяне в поте лица по принуждению трудятся на полях, а современные помещики, защищенные кондиционерами, каждые выходные добровольно едут на дачу и копаются в огороде? Установив непрерывные выходные как образ жизни, мы получим такой золотой век дилетантизма, какой и не снился эпохе Возрождения. Профессий больше не будет – только вещи, которые надо сделать, и люди, которые хотят их делать.
Как показал Шарль Фурье, ключ к превращению работы в игру – это перераспределение необходимых видов деятельности так, чтобы максимально использовать то, что разные люди в разное время на самом деле хотят делать. Многие получат возможность заняться тем, что им нравится, – стоит просто устранить те иррациональные искажения, которые введены в соответствующие виды деятельности из-за того, что их превратили в работу. Я, например, с удовольствием некоторое (не очень большое) время занимался бы преподаванием – но мне не нужны студенты, которых заставляют учиться, и я не хочу угождать жалким педантам в погоне за постоянным местом.
Далее – есть вещи, которые люди хотели бы делать иногда, но не слишком долго, и уж точно не все время. Сидеть с детьми несколько часов в день может быть очень здорово, просто потому что с детьми интересно, – но точно не столько времени, сколько это делают родители. Родители, с другой стороны, будут крайне признательны за то время, которое они получат для себя, – хотя они будут волноваться, если забрать детей на слишком долгое время. Именно такие различия между людьми и делают возможной свободный, игровой образ жизни. Тот же принцип применим ко многим другим видам деятельности – в особенности к основным, базисным. Так, многие с удовольствием готовят в свободное время – но мало кому нравится поставлять топливо для идущих на работу человеческих тел.
Наконец – при прочих равных – вещи, которые неприятно делать одному, или в плохих условиях, или по приказу начальства, вполне могут стать хотя бы на какое-то время приятными, если эти обстоятельства изменить. Это, скорее всего, применимо в какой-то мере ко всей работе вообще. Люди тратят огромное количество не имеющей другого выхода сообразительности, чтобы по мере сил превратить в игру самые скучные и тупые виды работы. Деятельность, приятная одному, неприятна другому – но каждый имеет разнообразные интересы и заинтересован в разнообразии. Как говорится, «один раз – все что угодно». Фурье был настоящим мастером в том, как обращать на пользу постцивилизованному обществу самые извращенные и нестандартные вкусы, в том, что он называл «Гармонией». Он полагал, что с Нероном все было бы в порядке, если бы он в молодости насытил свою страсть к кровопролитию, поработав на бойне. Печально известную радость, с которой маленькие дети валяются в грязи можно использовать, организовав их в «маленькие банды» по очистке туалетов и выносу мусора – с медалями для особо отличившихся. Я рекламирую не эти конкретные примеры, но сам принцип – который, я думаю, составляет важное направление глобального революционного переустройства. Надо помнить, что у нас пет задачи взять все имеющиеся сейчас виды работы и распределить ее по соответствующим людям – из которых некоторые должны были бы быть настоящими извращенцами. Если во всем этом и есть место для технологии, то оно скорее не в том, чтобы автоматизировать работу до полного ее уничтожения, но в том, чтобы открыть новые области для созидания и игры. В некотором смысле, хотелось бы вернуться к ремеслам – тому, что Уильям Моррис полагал полезным и желательным результатом коммунистической революции. Мы отберем искусство у снобов и коллекционеров, уничтожим как специализированную фабрику для развлечения элит и вернем спрятанную в нем красоту и творчество в целостную, единую жизнь – из которой их выкрала работа. Очень полезно помнить, что греческие амфоры, о которых мы пишем оды и которые храним в музеях, в свое время использовались, чтобы возить масло. Мне не кажется, что объекты нашего сегодняшнего быта ждет в будущем такое же обожание – если это будущее вообще будет. Суть в том, что в мире работы просто нет такой вещи, как прогресс; если что-то и есть, то прямо противоположное. Не надо стесняться красть у древних то, что у них было, – от них не убудет, а мы станем богаче.
Переоткрыть обыденную жизнь – это значит вый-то за рамки имеющихся у нас карт. Конечно, и это правда, уже написано гораздо больше спекулятивных утопий, чем полагает средний человек. Кроме Фурье и Морриса – и Маркса, намеками в основном тексте – есть сочинения Кропоткина, синдикалистов Пато и Пуже, старых (Беркман) и новых (Букчин) анархо-коммунистов. «Communitas» братьев Гудменов – образцовое описание того, как формы вытекают из функций (целей); кое-что можно почерпнуть у провозвестников, обычно туманных, альтернативной/ апроприирующей/ промежуточной/ содружественной технологии, таких, как Шумахер и в особенности Иллич – если сначала отключить их туманогенерирующие агрегаты. Ситуационисты – конкретно «Революция обыденной жизни» Ванейгема и «Антология Ситуационистского Интернационала», – излагают свои мысли с восхитительно безжалостной ясностью, пусть даже они так и не смогли толком согласовать схему рабочих советов с отменой работы. Впрочем, лучше такие несоответствия, чем любая из существующих ныне версий левачества – все адепты которого проповедуют труд, ибо, не будь труда, не будет и трудящихся, а кого тогда организовывать левакам?
Итак, в конечном счете аболиционисты – сторонники полной отмены труда – остаются без ориентиров. Никому не под силу предсказать, что выйдет из той творческой бури, которую высвободит уничтожение труда. Все что угодно. Надоевший всем спорный пункт о свободе/необходимости, с его теологическими коннотациями, на практике разрешит сам себя, как только производство «полезного продукта» совместится с потреблением «игровой деятельности».
Жизнь станет игрой – вернее, многими играми одновременно – но ни одна из них не будет безвыигрышной. Образец производящей игры – оптимальный сексуальный контакт. Участники обусловливают удовольствие друг для друга, никто не ведет счет, а выигрывают все. Чем больше даешь, тем больше получаешь. В луддитском мире лучшее в сексе проникнет в поры обыденной жизни. Обобщенная игра приводит к эротизации жизни. Собственно секс при этом становится менее надрывным и срочным, более игровым. Если играть правильно, все мы получим от жизни больше, чем дали, – но только если играть на выигрыш.
Никто и никогда не должен работать. Пролетарии всех стран …
ПЕРВОБЫТНОЕ ИЗОБИЛИЕ
(послесловие к Салинсу)
Эссе Маршалла Салинса «Первое общество изобилия» написано человеком весьма эрудированным и убеждает в основном двумя детально рассмотренными примерами: описанием общества австралийских аборигенов и описанием бушменов ! Кунг. Опыт Австралии, который мы здесь опускаем, изучается по разнообразным письменным источникам XIX и XX веков. Данные о бушменах – или сан, как сами они себя называют – были собраны в поле антропологом Ричардом Боршеем Ли в начале 1960-х годов. Впоследствии Ли опубликовал объемную монографию, в которой статистика, использованная Салинсом, дополнена, отчасти пересчитана и более подробно объяснена. В окончательном виде данные с новой силой поддерживают тезис об изобилии – включая несколько сюрпризов.
«Зачем нам сажать, – спрашивает собеседник Ли по имени Щаше, – когда кругом столько монгонго?» И в самом деле, зачем? Сначала Ли изучил в мире сан аналоги того, что в индустриальном обществе обычно классифицируется как «работа»: у нас – наемный труд, у них – охота и собирательство. Это именно то сопоставление, которое использовал Салинс. При нашем стандартном восьмичасовом рабочем дне взрослый сан работает в день от 2,2 до 2,4 часов – заметно меньше условной
