на головы шутовские колпаки!? Вот они остановились в центре арены, взялись за руки, и зрители вытянули шеи, потому что белое платье Джулии и темный камзол Рома, их лица и руки вдруг замерцали легким радужным светом. Юноша и девушка, казалось, были сотканы из солнца.
— Вы поражены, прекрасные сеньоры? — усмехнулся Дон Ких, объезжая арену по кругу. — Но это же влюбленные! Достопочтенные сеньоры, они светятся от счастья!
Первый Эрудит тревожно взглянул на Умноликого. — Ничего-ничего, — бормотнул тот и беспокойно забарабанил костяшками пальцев по креслу.
Ослепленная Ромом и Джулией публика не сразу заметила еще одного человека. И только Чарли, покраснев до ушей, выдавил:
— Шкипер!
Человек скромно стоял у занавеса. Когда же наконец взгляды всех обратились к нему, воскликнул:
— Нас ждут ураганы?!
Зал недоуменно молчал, разглядывая незнакомца в ужасном полосатом нательнике и фуражке с блестящим козырьком.
— Неужели не замечаете, как у вас душно? — Шкипер вытер лоб платком. — Триста молний в печень, здесь ни одного иллюминатора!
— Что-то парад слишком затянулся, — Умноликий явно забеспокоился.
Первый Эрудит ринулся узнавать, в чем дело. Правитель хрустнул пальцами. Пора бы уже выйти клоуну со своей партнершей и обезьяной. Как там у нас задумано?.. Вот Жужа подбегает к зрителю из первого ряда, берет за руку и выводит на арену. Затем идет за следующим. Таким образом четыре зрителя выстраиваются напротив этих юродивых. Они отлично подчеркнут немощь и уродство Дон Киха, нелепость одежды Шкипера, странный свет в глазах Рома и Джулии. И тогда каждый сондариец с особой остротой ощутит собственное превосходство над этими выходцами из книг и навсегда потеряет интерес к запретному. А потом… Потом в зале будет стоять гомерический хохот, потому что Пипл и Эльза станут потешно копировать осужденных, надев на их головы дурацкие колпаки. Обезьяна тем временем наклеит на спины книжных героев плакаты с остроумными карикатурами, нарисованными Первым Эрудитом. И всем станет ясно, сколь ужасные и пустые книги писались когда-то, и как прав был Умноликий VI, когда безжалостно сжигал их. И будут наконец вынуты из потайных мест последние экземпляры и уничтожены без сожаления.
Вот оно, начинается! На арену выходили Пипл и Эльза с Жужей. Публика приветствовала их нетерпеливыми хлопками. Яркие волосы Пипла скрывал белый парик, переливчато-серебристый костюм плотно обтягивал фигуру. Тетушка тоже была в парике и в таком же, как Пипл, костюме. Из такого же сверкающего материала были скроены жилетка и юбочка Жужи. Наряд придавал обезьяне вид благопристойной барышни, но явно раздражал ее.
— Ничего-с, правда? — сказал правитель вернувшемуся в ложу Эрудиту. Тот кивнул.
— Ваше умнейшество, — к ложе подошел Пипл. — Просим вас на арену. Ну разве может кто-нибудь сравниться с вами по красоте и уму? Контраст будет впечатляющ, — кивнул он на осужденных.
Хотя программа не предусматривала подобного, Умноликий расплылся до ушей.
— Ты прав, — важно согласился он, выходя из ложи.
— Чтобы вам было легче стоять, позвольте превратить вас в статую, — склонил голову Пипл.
— В памятник, — поправил Умноликий, принимая внушительный вид. Голова его откинулась назад, правая рука взметнулась вверх, левая нога выдвинулась вперед. — Хочу быть памятником.
Клоун поднес к переносице правителя прозрачный, со множеством граней шарик на подставке, крутанул и скороговоркой произнес:
Аплодисменты стихли. Умноликий неподвижно стоял посреди арены и глупо улыбался.
— Жужа, — кивнул Пипл в сторону его умнейшества.
Обезьяна подбежала к правителю, ущипнула за ногу, но он не шелохнулся. Словно по дереву, Жужа вскарабкалась на его плечо и так же спустилась вниз.
— Удалось, — шепнул Пипл Эльзе. — Итак, начали…
Маленькая фигурка изящно раскланялась:
— Никто и никогда не видел, без сомненья, такого представленья! До нынешнего дня считалось много лет – умнее Умноликого не может быть и нет! Герои книг – смешны, герои книг – вредны. Но что-то нам сказать они сейчас должны.
— Милый шут, — к Пиплу подъехал на кляче Дон Ких, — издавна смекалка проверялась загадками. Позволь нам обратиться к этому сеньору, который зовется Умноликим… Но что с ним? Способен ли он говорить?
— Способен, валяй, — моргнул Умноликий, не меняя позы.
— Тогда разрешите. — Дон Ких кашлянул и погладил бородку. — Что это такое: ни богатства, ни чести она не приносит, но богат и прекрасен, кто в себе ее носит?
— Знаю, знаю! — закричал Умноликий, сохраняя все ту же позу памятника. — Это папенькина папиросница из чистого золота. Я всегда держу ее при себе.
По залу пробежал робкий смешок.
— Да нет же, это любовь! — просияла Джулия. — От нее денег не прибавится, и раскланиваться с вами вежливей не будут. Зато вы станете лучше.
— Неужели? — удивился Умноликий. — Странно. До сих пор я считал, что от любви только чахнут и сходят с ума. У меня даже есть несколько указов против этой напасти… Впрочем, что дальше?
На середину арены вышел Ром.
— Летит как птица, в сердца стучится и без труда берет города.
Умноликий тщетно морщил лоб.
— Эрудит, — захныкал он. — Где ты, мой Первый Эрудит? Подскажи.
Но Первый Эрудит не знал отгадки – он умел решать только дифференциальные уравнения.
— Это отвага, — сказал Шкипер. И в свою очередь загадал: — Печатью проступает на лице, но не ищи его в глупце и подлеце.
— Мои бакенбарды, — не задумываясь, выпалил Умноликий. — Что еще может проступать печатью на лице?
— Благородство, — нахмурился Дон Ких. — Речь о благородстве, и поэтому я прошу любезного шута расколдовать этого сеньора – боюсь, у него уже затекли ноги.
— Еще не время, — возразил Пипл.
Зрители переглядывались – было ясно, что ответы Умноликого глупы. Но где же обещанная казнь смехом?
Все давно уже шло не по программе. Однако что-то мешало Эрудитам остановить представление. Любопытство? Тайное злорадство?
Эльза обернулась к героям книг.
— Что может быть прекрасней этих лиц? Любовь и Благородство и Отвага живительным огнем в сердцах сплелись. Нет в этом зале лучше этих лиц!
— Как нет? — ужаснулся кто-то. — А Умноликий?
— Да-да, Умноликий! Умноликий! Самый светлейший!
— Самый умнейший! Самый красивейший! — взревел зал.
Правитель по-прежнему стоял истуканом. А потом свершилось нечто такое, о чем сондарийские историки позже не раз будут упоминать в своих трудах.
— Умноликий – самый-самый? — молодо рассмеялась Эльза, сдергивая с себя парик. Два хвостика с розовыми бантиками воинственно оттопырились в сторону. Взгляд ее встретился с глазами близнецов.
