Критические исследования в области логики наук о культуре

6

Так, например, Липман (Liepman. Einleitung in das Strafrecht. 1900).

7

При этом недостаточно ясно сказано, что следует понимать под «исследованием мотивов». Само собой разумеется, что «решение» конкретной «личности» мы лишь в том случае принимаем просто как некую «последнюю» данность, если это решение представляется нам случайным в «прагматическом» смысле, то есть недоступным осмыс ленному толкованию или недостойным его. Таковы, например. порожденные безумием путаные распоряжения императора Павла. В остальном же одна из несомненных задач истории с давних пор состоит именно в том, чтобы понимать эмпирически данные внешние «действия» и их результаты, исходя из исторических «условий», «целей» и «средств» человеческой деятельности. Впрочем, и Э. Майер, поступает не иначе. Что же касается «исследования мотивов», то есть анализа действительно «желаемого» и основания такого желания, то это, с одной стороны, средство предотвратить вырождение подобного анализа в антиисторический прагматизм, с другой — одна из отправных точек «исторического интереса»: ведь мы, помимо всего прочего, хотим увидеть, как ведение человека преобразуется в своем значении под действием сцепления исторических «судеб».

8

Виндельбанд намеренно прибегает к этой формулировке (в последней главе своей работы «О свободе воли»), чтобы исключить вопрос о «свободе воли» из рассуждений криминалистов. Правда, возникает вопрос, удовлетворит ли эта формулировка криминалистов, так как именно вопрос о характере каузальной связи отнюдь не иррелевантен для применения уголовных норм.

9

Из чего, впрочем, отнюдь не следует, что в «психологическое понимание» ценностного значения объекта (например, произведения искусства) каузальное рассмотрение его генезиса не привносит ничего существенно нового. К этому мы еще вернемся.

10

Это заблуждение я подверг критике в моей работе «Рошер и Книс и логические проблемы истории политической экономии».

11

Действия русского императора Павла в последний период его смутного правления мы рассматриваем как недоступные осмысленному толкованию и. следовательно, предвидению, подобно тому, как рассматриваем бурю, уничтожившую испанскую армаду: в первом и во втором случае мы отказываемся от «исследования мотивов», — но отнюдь не потому, что мы считаем эти события «свободными», и не только потому, что их конкретная каузальность остается для нас скрытой (что касается императора Павла, то объяснить его действия, быть может, могла бы патология), а потому, что они исторически недостаточно нас интересуют. Подробнее об этом будет сказано ниже.

12

По этому вопросу см. мою работу «Рошер и Книс…». Строго рациональное поведение — его можно определять и таким образом — было бы просто полной «адаптацией» к данной «ситуации». Так, например, предпосылкой теоретических схем Менгера служит строго рациональная «адаптация» к «состоянию рынка», и они чисто «идеально–типически» показывают, каковы будут ее последствия. История и в самом деле была бы не чем иным, как прагматикой «адаптации» (к такому ее преобразованию стремится Л. М. Хартман), если бы она сводилась только к анализу возникновения и взаимопереплетения отдельных «свободных», то есть телеологически совершенно рациональных действий отдельных индивидов. Если лишить понятие «адаптации», как это делает Хартман, телеологически– рационального смысла, то оно становится для истории (как подробнее будет показано ниже) совершенно тусклым.

13

В другом месте Э. Майер не слишком удачно утверждает следующее: «Историческое исследование делает свои выводы, идя от действия к причине».

14

cm.: Hist. Zeitschr.. 1899, 81, S. 238.

15

Об этом см. высказанные мною соображения в работе «Рошер и Книс…».

16

Эта формулировка напоминает известный, встречающийся у представителей русской социологической