возможность провести вооруженного Ватина на территорию академии, они обратились к офицеру охраны Мариусу То, который немедленно сообщил обо всем полиции. 15 февраля генерал де Голль выступил в академии, но, несмотря на его неудовольствие, ему пришлось приехать туда в бронированном автомобиле.
Этот невероятно дилетантский по замыслу заговор рассердил де Голля. Днем позже, вызвав министра внутренних дел Фрея, президент стукнул кулаком по столу и заявил министру, ответственному за национальную безопасность: «С этими покушениями мы зашли слишком далеко».
Было принято решение провести ответную акцию против одного из главарей ОАС в назидание остальным. Фрей не сомневался в исходе процесса Бастьена-Тири, продолжающегося в Высшем военном суде, хотя тот все еще пытался объяснить, что заставило его готовить убийство президента. Но требовалось более сильнодействующее средство.
22 февраля копия донесения начальника отдела Два СДЭКЭ, посланного министру внутренних дел, легла на стол руководителя Отдела противодействия. Среди прочего в нем указывалось следующее:
«Нам удалось выяснить местопребывание одного из лидеров подрывного движения, бывшего полковника французской армии Антуана Арго. Он вылетел в ФРГ и намерен, согласно информации, полученной нашей разведкой, пробыть там несколько дней…
Таким образом открывается возможность выйти на Арго и даже схватить его. Наша контрразведка официально обратилась к соответствующим службам ФРГ с просьбой о содействии, но получила отказ. Теперь этим службам известно, что наши агенты могут напасть на Арго и других главарей ОАС, поэтому действовать необходимо с предельной быстротой и осторожностью».
Проведение операции поручили Отделу противодействия. 25 февраля, во второй половине дня Арго прибыл в Мюнхен из Рима, где проводил совещание с руководством ОАС. Вместо того, чтобы сразу поехать на Унертлштрассе, он на такси отправился в отель «Эден-Вольф», где заранее снял номер, очевидно для какой-то встречи. В номер он так и не поднялся. В вестибюле отеля к нему подошли и обратились на безупречном немецком двое мужчин. Арго подумал, что перед ним — местные полицейские, и полез во внутренний карман пиджака за паспортом.
Тут же его схватили и поволокли к стоящему у тротуара фургону для доставки белья в прачечную. Арго попытался вырваться, но на него обрушился поток французских ругательств. Рука зажала ему нос, кулак ударил в солнечное сплетение, палец надавил на нерв чуть пониже уха, и он провалился в темноту.
Двадцать четыре часа спустя в Управлении сыскной полиции в доме 36 по набережной Орфевр в Париже зазвонил телефон. Грубый голос сообщил дежурному сержанту, что Антуан Арго, «хорошо упакованный», находится в фургоне на автомобильной стоянке позади здания. Спустя несколько минут дверь фургона распахнулась, и Арго вывалился на руки изумленных полицейских.
Проведя двадцать четыре часа с повязкой на глазах, он жмурился от дневного света. Не мог стоять без посторонней помощи. Лицо покрывала запекшаяся кровь, ему разбили нос, рот растянулся от кляпа, который вытащили полицейские.
— Вы — полковник Антуан Арго? — спросил кто-то из них.
— Да, — пробормотал он.
Каким-то образом агенты Отдела противодействия переправили его через границу и анонимным звонком известили полицию о посылке, ожидающей на ее же автомобильной стоянке, показав тем самым, что службе безопасности не чуждо чувство юмора. Арго освободили из заключения в июне 1968 года.
Однако агенты, похитившие Арго, не учли одного обстоятельства: наряду с дезорганизацией, которую внесло похищение в ряды ОАС, похищение это открыло путь помощнику Арго, малоизвестному, но очень коварному подполковнику Марку Родину, вставшему во главе операций, конечная цель которых состояла в убийстве де Голля. По многим обстоятельствам эта замена оказалась нежелательной.
4 марта Высший военный суд вынес приговор по делу Бастьена-Тири. Его и двух других участников покушения приговорили к расстрелу. Ту же меру наказания определили и еще не пойманному Жоржу Ватину. 8 марта генерал де Голль три часа слушал адвокатов, обратившихся к нему с прошениями о помиловании. Двоим он заменил расстрел пожизненным заключением, но приговор Бастьену-Тири оставил в силе.
В ту же ночь адвокат сообщил тому о принятом решении.
— Исполнение приговора назначено на одиннадцатое, — и, видя, что его подзащитный все еще недоверчиво улыбается, добавил: — Вас расстреляют.
Бастьен-Тири покачал головой:
— Вы ничего не понимаете. Ни один француз не направит на меня оружие.
Он ошибся. В восемь утра радиостанция «Европа I» сообщила о том, что приговор приведен в исполнение. В Западной Европе эту новость услышали все, кто настроил приемники на соответствующую волну. Слова диктора, вырвавшиеся из динамика в номере маленького отеля в Австрии, положили начало цепочке событий, поставивших де Голля на грань смерти. Этот номер снимал Марк Родин, новый начальник оперативного штаба ОАС.
Глава 2
Марк Родин выключил транзисторный приемник и поднялся из-за стола, едва притронувшись к завтраку. Подошел к окну, закурил очередную сигарету, долго смотрел на засыпанный снегом городок, до которого еще не добралась весна.
— Мерзавцы, — пробурчал он, имея в виду президента Франции, его правительство и службу безопасности.
Родин разительно отличался от своего предшественника. Высокий и худощавый, с мертвенно- бледным лицом, дышащим ненавистью к голлистам, он обычно скрывал свои чувства за внешней холодностью, столь несвойственной латинянам. Он не оканчивал Политехнического института. Сын сапожника, он уплыл в Англию на рыбачьей лодке, когда нацисты оккупировали Францию. Тогда ему еще не было двадцати, и он вступил в армию рядовым.
Повышения по службе, до сержанта, а затем старшего офицера дались ему нелегко, в кровавых сражениях в Северной Африке и позднее на побережье Нормандии, где он воевал под командованием Леклерка. Во время битвы за Париж его произвели в офицеры прямо на поле боя, а когда война закончилась, он оказался перед выбором: остаться в армии или вернуться к мирной жизни.
Но вернуться к чему? Он ничего не умел, кроме как тачать сапоги, а рабочий класс находился под сильным влиянием коммунистов, которые также занимали доминирующее положение в движении Сопротивления и в организации «Свободная Франция» внутри страны. Родин остался в армии и с горечью наблюдал, как молодые выпускники военных училищ зубрежкой учебников получают те же звания, за которые он расплачивался кровью. А когда они начали обходить его по службе, Родин добился перевода в колонии.
Командуя ротой в Индокитае, он оказался среди людей, которые говорили и думали, как и он. Для сына сапожника продвижение по службе могли обеспечить лишь новые и новые сражения. К окончанию войны в Индокитае он стал майором и, проведя несчастливый и полный разочарований год во Франции, подался в Алжир.
Уход Франции из Индокитая и месяцы на родине обратили его недовольство жизнью в ненависть к политикам и коммунистам, ибо для него эти два понятия означали одно и то же. Франции, думал он, не вырваться из пут предателей и слюнтяев, засевших во всех кабинетах, если у кормила власти не станет военный. В армии не было места ни тем, ни другим.
Как и большинство боевых командиров, которым приходилось видеть, как их подчиненные гибнут на поле боя, а иногда хоронить обезображенные тела тех, кто попал в плен, Родин обожествлял солдат, считая
