Даша нерешительно взяла в руки коробку и открыла ее.
– На память?
Она вынула камеру и осмотрела ее. Даже в этот момент она не смогла удержаться от того, чтобы не напустить на себя едва заметный, но все же наигранный вид знатока.
– Классная, – кивнула она.
– А помнишь, когда мы первый раз встретились, ты меня на свою старую камеру снимала? У нас в квартире.
Даша снова кивнула.
– Я хочу тебе еще одно интервью дать.
Она подняла камеру и направила ее на Юрку.
– Работаем, – щегольнула она профессиональным словцом.
Однако Юрка просто смотрел в объектив и молчал, а Даша продолжала его снимать. Так они простояли, наверное, полминуты.
– Ну и чего ты молчишь? – не утерпела, наконец, Даша.
– Я не молчу. Я внутри говорю.
Даша опустила камеру.
– И что ты говоришь?
– Не могу все сказать.
– Скажи что-нибудь одно.
Юрка помолчал, как будто выбирал нужное, потом вздохнул и облек тишину в слова:
– Не уезжай.
– Ну, Юра… – протянула Даша, разводя руками.
– Тогда уезжай, – решительно сказал он и, нахмурив брови, повернулся, чтобы уйти.
Но Даша поймала его за руку.
– Тебе обязательно надо все испортить?
Юрка смотрел на нее и ничего не отвечал. Тогда она положила руки ему на плечи. Камера ей немного мешала, но Даша все же сумела его обнять.
Собственно, на этом невинном объятии, а также поцелуе, который, разумеется, за ним последовал, заканчивается история о нелепых кредитах, несбыточных планах, непроявленном сексуальном статусе, о чужих детях и заблуждениях юности. Обитатели дома на Озерной, собранные там волей случая и своей собственной слабости, не получили того, на что они рассчитывали. К ним вернулось лишь то, что было у них изначально и чем они рискнули ради совершенно эфемерной затеи. Однако даже это простое возвращение на прежние позиции сделало их безмерно счастливыми, и, размышляя об этом, можно бесконечно удивляться тайнам человеческой души, которая, несомненно, больше радуется возвращению утраченного, чем приобретению нового. Что, в общем-то, характеризует нас как существ изначально консервативных, не жадных, очевидно не склонных к экспансии и, по большому счету, небезнадежных. Утрата в жизни человека играет более значимую роль, нежели приобретение. Впрочем, возможно, это обусловлено всего лишь тем, что мы теряем привычное – то, к чему успели приноровиться все наши чувства, тогда как приобретенные вещи нам пока незнакомы; и кто может поручиться, что они станут нам настолько близки, что мы глубоко опечалимся, утратив их безвозвратно.
Так или иначе, невольным обитателям дома на Озерной все было возвращено, включая их легкомысленного и легковерного брата. Михаил Семенович задействовал свои могучие подспудные механизмы, и вскоре Димка был найден в Китае, доставлен в родной город и помещен в жаркие объятия своих родных. Его злоключения на чужбине представляют собой тему отдельного рассказа, поэтому касаться их здесь было бы неуместно. Достаточно, пожалуй, сказать, что прибыл он в самом бедственном положении, то есть без копейки денег и с ужасным чувством вины. Эмиссары Михаила Семеновича не удосужились ему сообщить о той сделке, которая была заключена с Тетериным, и Димка очутился однажды прекрасным утром на крыльце родительского дома в полной уверенности, что он лишил самых близких ему людей не только жилья, но и последних средств.
Впрочем, его муки совести продолжались недолго. Разбуженные робким стуком домочадцы вопреки его ожиданиям отнюдь не стали упрекать его во всех своих бедствиях, услышав от него, что компьютеры он не привез. Напротив, его встретили как самого дорогого гостя, испытывая к нему бесконечную благодарность только за то, что он вернулся живой.
Тайна внезапной щедрости Михаила Семеновича тоже вскоре была раскрыта. Компьютеры, права на которые передали ему незадачливые бизнесмены с Озерной, он изящно освободил с таможенных складов, а после этого вручил всю партию в дар городским и районным школам. Сделано это было отнюдь не из чистого альтруизма. В городе набирала обороты предвыборная кампания на пост мэра, которым наш меценат планировал стать уже очень давно. Пресса немедленно раздула из этого шага целый пожар – одни газеты провозглашали Михаила Семеновича благодетелем, другие обливали грязью.
И только школьникам было все равно. Они включали новенькие компьютеры, играли на них втихаря от учителя, отправляли записки в соседний класс, слушали музыку, писали программы, рисовали маркером на мониторах и вообще развлекались, как могли. Словом, жизнь продолжалась, и никакой Михаил Семенович их не волновал.
