— И ты смог? — Марта задыхалась. — После всего, что произошло, ты позорно нализался?
— Подожди, не кипятись, — Шалопут начал оправдываться. — Я однокашника встретил…
— Знаем мы этих однокашников, несчастный лгун. Ничего не хочу слышать про твои похождения, старый кот. Нет, каков, — не унималась Марта, — мало того, что блудит, так еще и мне рассказывает…
— Постой…
— Я ничего не хочу слышать, старый развратник. Однокашника он встретил! Сейчас вот брошу трубку, будешь знать.
— Ты не сможешь бросить.
— Смогу.
— Попробуй.
Марта глубоко вздохнула.
— Господи, откуда ты взялся на мою голову, за что я тебя только люблю. Ну и что твой однокашник, — слово «однокашник» она произнесла с отвращением, — кто он? Как его зовут?
— Я не знаю. Фамилия, кажется, Сидоров.
— Так, все, забыли про однокашников, иначе мы с тобой поругаемся. Ты зачем мне позвонил? Тебя волнует здоровье моего мужа? Практически здоров, если не считать патологической преданности любовнику своей жены и еще какому-то делу. Подумаешь, пустячок, пойди и скажи любовнику, что он видел бездну. Просто кошмар какой-то. Ты зачем меня в зоопарк повел? Поехали бы к тебе, все, глядишь, и обошлось. Кто тебя надоумил в зоопарк идти?
— Не знаю, — размышляя, отвечал Шалопут, — как-то вдруг захотелось. Понимаешь, в детстве я в зоопарк не ходил, не было у нас зоопарка. Думаю, надо же когда-нибудь побывать. Вот и решил совместить приятное с полезным.
— Значит, меня ты держишь как полезное. Я знаю, для чего я тебе нужна.
— Перестань.
— Не хочешь слушать правды?
— Не хочу я твоей правды. Я хочу видеть тебя, я хочу уткнуться куда-нибудь, чтобы все вокруг пропало в бездну, в тартарары, чтобы все стало неважным, кроме нас двоих. — Шалопут замолчал.
— Продолжай, — ласково попросила Марта.
— Марта, приезжай, — он затаил дыхание.
— Завтра.
— Завтра меня уже не будет.
— Так, бежишь!
— Нет, у меня командировка. Сегодня вечером уезжаю.
— Вечером, — грустно повторила Марта. — Ох, Шалопут, Шалопут, уволят меня с работы как злостную прогульщицу, и муж бросит. Ладно, когда?
— Я сейчас за билетами, — он посмотрел на часы. — Приходи к двум.
— Ладно, буду в три.
Сергей Петрович долго слушал телефонные гудки, обдумывая создавшееся положение. Сергей Петрович, изощренный аналитик, то, что называется сухой ум, или светлая голова, вдруг резко нажал пальцами на рычажок и услышал «чик-чирик». Муж нанимает частного агента следить за проделками жены, подытожил любовник-конспиратор. Он поймал себя на том, что совершенно равнодушно произносит, хотя бы и в мыслях, слово «любовник». Мысль делить женщину с кем-то другим, пусть он даже законный супруг, глубоко противоречила его природе, а если взглянуть в недалекое прошлое, то вообще само появление ее казалось невероятным. Он попытался вспомнить себя в более молодом и наивном возрасте. Неужели это было с ним, неужели он был так непримирим, так прямолинеен?! Перед ним возникла еще одна щемящая картина — двое сидят на последней ступеньке лестницы, уходящей в воду, и болтают ногами в теплой, как парное молоко, воде. В сиреневом небе, залитом огнями многомиллионного города, висит полная луна и с высоты наблюдает, как круги от их ног ломают перевернутое изображение старой крепостной стены. Сергей Петрович отогнал юношеское воспоминание, но оно опять явится к нему ночью, когда он, утомленный картежной игрой, уснет в купейном вагоне пассажирского поезда.
А пока он вернулся к дню сегодняшнему, быстренько привел себя в порядок и отправился покупать билет, который позволит осуществить намеченное им мероприятие. Выходя из темного подъезда, он подвергся внезапному нападению яркого солнечного света вкупе с теплым свежим воздухом и не заметил, как вслед за ним появился сосредоточенный молодой человек. Не заметил он его и позже, когда стоял на перроне наземной станции метро и наслаждался живописными кручами левого береге и трехступенчатой белоснежной колокольней бывшего мужского монастыря, где он прогуливался вчера по аллее, усыпанной багровыми листьями и блестящими орехами. Он думал о том, что лет пятьдесят назад по этой аллее гулял писатель Бездомный, который всю юность прожил в Южном городе, а желал жить в столице. Он часто вспоминал судьбу ее основателя, который лет восемьсот назад свою жизнь положил на то, чтобы жить в Южном городе, бывшем тогда столицей, истратил силы и здоровье, основал по пути не один город, в том числе нынешнюю столицу, и наконец достиг своей цели, умер-таки в Южном городе его главным правителем.
Изнемогая от духоты в железнодорожной кассе, что на улице Основоположника, он не обратил внимания на то, как ненавязчиво разглядывает его гражданин, занявший за ним очередь. Да и потом, на городском рынке, напротив кафедры, покупая роскошные осенние георгины, он мог бы легко рассмотреть открытое волевое лицо преследователя, на котором еще не было и следа морщин — этих шрамов борьбы человека с самим собой, впрочем, не было пока и шрамов иного рода.
Домой Сергей Петрович вернулся с букетом и полной сумкой различных вкусных вещей. На пороге его встретила Марта и они обнялись, будто не виделись тысячу лет. В этот день она была внимательнее обычного, не шутила, не смеялась, не называла его Шалопутиком, а только Шалопутом, не приставала к нему с вопросами, где он работает и почему у него, бобыля, целая трехкомнатная квартира, а у них с мужем, ответственным работником, всего две комнаты. Она осторожно заглядывала ему в глаза, пытаясь выведать в них что-либо существенное или определить, правда ли он едет в командировку, а не так просто сбегает от нее подальше. Но в маленьких Шалопутовых глазках кроме нежности никакой особой информации не содержалось. Впрочем, для нее и это было не так мало. Она любила его, потому что он никогда по большому счету не врал, потому что был ласков с ней, потому что она чувствовала, что нужна ему, и наконец еще потому, что Шалопут был человек необыкновенный. Зашивая ему надорванный рукав вельветового костюма, Марта спросила:
— Ты знаешь, что я на работе сказала?
Он вопросительно кивнул.
— Сказала, что необходимо выполнить деловые поручения мужа.
Шалопут нахмурился. Он не любил слушать про мужа, сам никогда не упоминал о нем и ей не позволял насмехаться. Но сегодня, быть может, впервые заговорил о Караулове. Да и то сказать, повод был из рядя вон выходящий. Они обсуждали вопрос и с той, и с этой стороны, но к единому мнению не пришли. Шалопут всячески успокаивал ее, говорил, что все выяснится самым что ни на есть обычным образом. При этом он старательно обходил вопрос о том, кто же Караулова запер в клетке. Видно, не знал ответа.
8
— Хорошенькая, — подытожил наблюдения сцены прощания проницательный человек с тараканьими усами. — Ваша жена?
— Да, — нехотя соврал попутчик, всем своим видом показывая, что не намерен завязывать разговор.
Перрон с возрастающей скоростью уносился направо, туда, где в грязном оконном пятне таяли провожающие, носильщики, буфеты, напичканные крутыми холодными яйцами в целлулоидных пакетах, лампы дневного света и круглые вокзальные часы марки МЧЗ. Необщительный гражданин облегченно вздохнул, впереди у него — двенадцать часов беззаботной жизни, когда не нужно принимать никаких
