– Хорошо, только не здесь. Я подожду на улице.
Покидая биржу, Калле внимательно всматривается в лица. Преобладающее выражение – разочарованность. Хорошо, что для него все уже позади. Через несколько минут появилась Клаудиа.
– Пойдем выпьем кока-колы, – предложил он. – Вон там уже пивная открылась,
– С утра в пивную! Лучше просто посидеть на скамейке.
– Ладно. А теперь скажи, как у тебя?
– Этот тип с ехидным взглядом сразу мне не понравился. Уставился на мое свидетельство так, словно это справка из колонии для несовершеннолетних. И сразу сказал, что рассчитывать мне особенно не на что, с двойкой по математике. На всякий случай дал адрес одного из таких огромных супермаркетов. А я всегда мечтала работать в маленьком магазинчике…
Облако брызг в воздухе.
– Ты что делаешь, свинья?
Парень на мотороллере пронесся по луже рядом со скамейкой, окатив обоих холодным душеем. Метрах в ста от них он притормозил и, хохоча, принялся наблюдать, как они отряхиваются, словно мокрые курицы.
– Подожди-ка, я его проучу, – Калле вскочил, нащупывая кастет в кармане джинсовой куртки.
– Ты с ума сошел, связываться с подонком. Хочешь казаться настоящим мужчиной?
Калле сразу стушевался. Вернулся на скамейку, чувствуя себя учеником, получившим втык от учительницы.
– Но нельзя же вот просто так взять и испортить людям вещи, – попробовал он возразить спустя какое-то время.
– Пусть идет своей дорогой, – наивно и в то же время обезоруживающе возразила Клаудиа.
Калле вспомнились последние три дня. «Пусть идет своей дорогой», – сказала она. Но на стадионе все совсем по-другому. А Бодо? Неужели следовало позволить ему избить себя?
– Ты часто бываешь в дискотеке? – спросила Клаудиа.
– Если честно, то редко. Для меня это дорогое удовольствие.
– Это точно. И все-таки мне нравится там бывать. А когда бывают нужны деньги, я подрабатываю по полдня в гладильной, неподалеку от моего дома. Но бывает, что и дискотека надоест. Тогда я врубаю на всю мощь Линденберга, пока не появится мать и не убавит звук.
– Да, Линденберг, у него есть несколько стоящих вещей, – поддержал разговор Калле. – А Гэллахера ты слышала? Вот его я могу крутить часами.
– А мне он вовсе не нравится.
– Хочешь, приходи ко мне в субботу. Послушаем магнитофон.
– А я думала, в субботу вы собираетесь врезать как следует парням из Дюссельдорфа, – напомнила Клаудиа.
– Да нет, игра будет в пятницу. К тому же я там не такая уж важная персона. И сам я еще ни с кем не дрался, ну так, чтобы по-настоящему…
– В конце недели ничего не получится. В субботу я договорилась пойти с Петером в кино.
– Это твой дружок, да? – В голосе Калле зазвучали агрессивные нотки.
– Нет. К этому он как раз очень стремится. Но для меня слишком стар. Все время кажется, что он только и ждет момента, чтобы на меня наброситься.
– А сколько лет этому Петеру?
– Восемнадцать. А зачем это тебе?
– Просто так, – уклонился Калле.
– Скажи, а этот твой клуб болельщиков, не слишком ли ты принимаешь все близко к сердцу? – спросила Клаудиа. – Неужели для тебя так важно подбадривать криками тех, кто бегает по стадиону с мячом?
– Сам не знаю. Но здорово, когда ты вместе со всеми на трибуне. Возвращаешься домой – и кажется, что это ты чего-то добился, что частица победы и твоя, понимаешь? Если б мы их не подбадривали, они бы не выиграли.
Калле и сам чувствует, что звучит это как-то неубедительно. На мгновение оба замолчали. Так ли уж здорово? Снова припомнилась прошлая суббота.
– Как тебе объяснить? Ты вместе со всеми, и делаешь то, что все. У человека ведь должны быть друзья. Верно?
И чем убедительнее он пытается объяснить, тем больше тускнеет образ клуба. Клаудиа чувствует, что говорить на эту тему ему неприятно.
– Хочешь, давай и мы как-нибудь сходим в кино.
– Давай, – сразу загорелся он. – В «Рокси» идет «Механический апельсин». Счастливчик сказал, что это самый сильный фильм из всех, какие он видел. Там есть такие сцены, прямо тошнота подступает к горлу.
Не успев договорить, он заметил, что Клаудии уже сейчас стало нехорошо. Она смерила его гневным взглядом.
– А О чем-нибудь другом, кроме кровавых драк, ты можешь думать?
