– Преследую какую-то иную цель? – перебил он, предвосхищая ее мысль.
– Но ты только что сказал…
Он нетерпеливо крякнул и почесал в затылке.
– Разве недостаточно того, что ты находилась при смерти после этой проклятой аварии? Ты была моей женой, черт возьми! – Он снова отвернулся к окну.
– И все же… – не сдавалась Эрни. Она откинулась на спинку кресла, заметив необычную интонацию в его голосе.
– И все же ты упрямо считаешь, что я преследую какие-то свои интересы?
Его голос приобрел угрожающий оттенок.
– Я тебя… не понимаю.
– По всей вероятности, до тебя еще не дошло, что ты ежемесячно получала от меня чековый перевод, который фиксировался на твоем банковском счете.
Его слова вызвали у нее очередной прилив беспокойства.
– Мне выделялось ежемесячное содержание? Но я ничего не знала об этом! Я считала… У меня сложилась уверенность…
– Какая? Ты думала, что живешь на собственные доходы?
– Да.
– Полагала, что зарабатываешь на продаже своих картин?
Его тон действовал ей на нервы.
– Именно. Я зарабатывала, как ты говоришь, на картинах, – жестко произнесла она.
Еще в колледже она знала, что имеет хорошие художественные способности.
– Если бы я не обладала мало-мальским талантом, мне не удалось бы продать ни одной своей работы!
– О, допускаю, что у тебя талант…
– О, спасибо! – саркастически сказала она, стараясь уколоть его за надменность.
– Тебе пришлось бы нарисовать черт знает сколько картин для того, чтобы наслаждаться жизнью так, как ты наслаждалась, живя со мной!
– Мои жизненные потребности вовсе не таковы, как ты их себе представляешь. И все же мое имя как художницы уже стало известным в определенных кругах.
– Согласен, ты не находилась за чертой бедности, – проворчал он. – В этом я уверен. Но ты, Эрни, никогда не была, что называется, деловой женщиной. Ты всегда жила в мире эмоций, в мире страстей. Твой талант лежит совсем в другой плоскости.
Эрни поняла двусмысленность его замечания. Порозовев, она взглянула на него, на секунду забыв о ломоте в висках.
– Мне кажется, что ты принадлежишь к той категории мужчин, которые убеждены, что место женщины у очага и она должна безропотно исполнять любую мужнину прихоть. Я права?
– Я считаю, что у женщины более специфические функции, – многозначительно произнес он. – Странно, мы обсуждаем такой скользкий вопрос, а ты еще ни разу не запротестовала.
– Ты слишком переоцениваешь себя и почти уверен, что у меня не хватает смелости, – вспыхнула Эрни.
– Я ничего такого не думаю, я просто знаю, что тебе нравилась семейная жизнь, – сказал он. – Во всяком случае, в самом начале нашего брака ты как-то сказала, что хочешь научиться быть хорошей женой. И, пожалуйста, не возражай. Ты все равно не помнишь, говорила это или нет, – жестко добавил он.
Она прижалась к спинке кресла и обхватила руками голову, которая раскалывалась от боли.
– Ты прав, – сквозь зубы процедила она. – Я не помню.
Румянец исчез с ее лица, сменившись болезненной бледностью. Дрожь вновь начала сотрясать ее тело, но он не сдвинулся с места, не сделал никакой попытки помочь ей. В прошлый раз он был более заботлив. Когда же она снова взглянула на него, то увидела, что губы у него расплылись в усмешке.
– Не вижу ничего смешного… – начала она, сразу же порозовев, но он усмехнулся еще шире.
– Ну и забавная же ты. Я, признаться, забыл, что ты можешь быть такой кошечкой-злюкой.
Почувствовав, что боль отпустила ее, она тоже состроила гримасу.
– Вот уж не думала, что могу вспылить, – согласилась она.
– Ну, характерец у тебя что надо. По этому поводу мы не раз с тобой скрещивали копья, – засмеялся он.
Не выдержав, она легонько усмехнулась, неожиданно обнаружив, что увидела его сейчас совсем с новой стороны. Смех разгладил суровые черты его лица, придав ему еще большую привлекательность. У нее даже сердце замерло. Когда их взгляды встретились, смех умолк, но Эрни так и не смогла отвести от него глаз, поддавшись гипнозу этого нового обаяния.
– Тебе лучше лечь в кровать, – посоветовал он.
– Что?
Когда он на какой-то момент отвернулся, чары исчезли.
– Очень не хочется, чтобы сестра сделала мне выговор за то, что я утомил тебя.
– Со мной все в порядке, – соврала она.
– Ты неважно выглядишь. Голова болит?
Она не ответила, только отвела глаза.
– Я хотела бы, чтобы ты рассказал мне о Нью-Йорке, – отважилась попросить она.
– Расскажу в другое время.
Она подняла глаза.
– Значит, я увижу тебя снова?
Он пожевал губами, словно о чем-то раздумывая. Во всяком случае, так ей показалось.
– Ну, конечно, я снова навещу тебя, – заверил он.
Грэм оказался человеком слова. В этом Эрни убедилась через несколько дней. Поскольку она даже не надеялась выяснить подробности, касавшиеся их брака и причин его разрушения, Эрни не затрагивала эту тему в течение нескольких дней.
Когда Грэм сказал, что не намерен ворошить прошлое, он, скорее всего, имел в виду, что она просто не поймет, о чем он будет говорить. Он непременно появится у нее в палате, но она постарается воздержаться от упреков и вообще не говорить о его скрытности и умолчаниях.
Обычно он приходил в полдень. За несколько минут до его появления она уже нетерпеливо поглядывала на часы и прислушивалась, не звучат ли его шаги по коридору. Иногда случалось, что он приходил раньше и покидал ее, проведя в палате всего лишь несколько минут. Однажды, находясь у нее в течение двадцати минут, он стал чаще, чем всегда, смотреть на часы. Она даже не обиделась, хотя на языке так и вертелось укоризненные слова.
– А подольше ты не можешь задержаться? – только и спросила она.
– Дела, – коротко бросил он.
– Но обычно ты проводишь здесь довольно много времени, – возразила она, не сумев скрыть своего разочарования. Неожиданно для нее он согласился продлить свой визит.
– В те дни, когда я бываю в Лондоне, у меня очень напряженная программа, – пояснил он.
– Посещение больницы тоже входит в эту программу? – с иронией спросила она. – Тут у тебя тоже дело?
Он долго смотрел на нее. Взгляд был холодным.
– Ты считаешь, что для этого должна быть иная причина?
Почувствовав себя неловко, Эрни отвернулась.
– Нет, нет. Разумеется, нет, – пробормотала она. Невольно она продолжала думать о том, при каких обстоятельствах они встретились в первый раз, что потом развело их? Ирония судьбы? Или что-то большее – разные мироощущения? Она изменила положение в кресле-каталке и очень неудобно повернулась, поморщившись от боли. Да, да. Что же говорил он ей о любви?.. – Мне кажется, у нас просто нет времени, чтобы как следует поговорить, – продолжила она, отрываясь от своих мыслей.
– Разве мы не говорим сейчас? – Он на минуту отвернулся к окну и вновь посмотрел на нее. На лице было удивление.
