Директор вышел из-за стола и стал со мною рядом. Поглядел внимательно на кресло, в котором только что сидел. Поглядел точно так, как я недавно смотрел на него. Тогда я понял, что он и вправду стал на мою точку зрения.
— Садись, — вдруг предложил мне директор. — Чего ты стоишь?
Я опустился на стул, директор уселся напротив.
— Допустим, я стану на твою точку зрения, — повторил директор. — Но ведь ни у кого из учителей ты не тонул. На музыке ты не захлёбывался, на английском ты не шёл ко дну, на математике ты не пускал пузыри? Верно?
Что верно, то верно. Я согласился с директором.
— Значит, — подхватил он, — задумав утонуть в бассейне, ты тем самым хотел подчеркнуть, что тебе очень не по душе тренер. И поэтому я поступил правильно, уволив Янину Станиславовну.
— Нет, неправильно, — крикнул я. — Ну как, скажите, пожалуйста, я мог утонуть на английском?
— При желании всё можно, — уклончиво ответил директор.
— Но как? — не отставал я от него. — Я ходил на занятия ко Льву Семёновичу домой. Где я мог там утонуть? В ванной, что ли?
— Балкон у твоего англичанина есть? — вдруг спросил директор.
— Есть, — ответил я и затаил дыхание: что же скажет директор.
— Ты же мог выйти на балкон и продемонстрировать, что хочешь свалиться вниз головой? — спросил директор.
Я замялся, промычал: конечно, мог бы. Но зачем?
— Ага, мог бы, — радостно ухватился за мои слова директор. — Мог бы, но не сделал. А почему?
— Потому что это глупо, — буркнул я.
— Не только, — торжествующе произнёс директор. — Ты не сделал этого, потому что уважаешь учителя английского языка. А к Янине Станиславовне ты не питаешь почтения и потому хотел утонуть в бассейне.
Я молчал, подавленный его словами. Я ничего не мог сказать против. Тут только я понял, что натворил, когда в один совсем не прекрасный день задумал топиться.
— И к тому же за время своей работы она не воспитала ни одного разрядника, — равнодушно проговорил директор, и в его глазах вновь появились льдинки. — Поэтому и пришла к выводу, что быть тренером — не её призвание.
— Она на меня возлагала надежды, — я вновь обрёл дар речи.
— Возлагала, — подтвердил директор. — А ты чуть не утонул.
Разговор вернулся к тому, с чего начался. И тогда я решил, что ничего тут не добьюсь и мне пора уходить. Я поднялся, буркнул: 'До свидания!' — и пошёл к двери. На пороге я обернулся и воскликнул: 'А всё-таки она не виновата!'
Очень похожие слова давным-давно произнёс великий учёный Галилео Галилей. Когда его заставили признать, что Солнце вертится вокруг Земли, а не наоборот, то Галилей тихо, чтобы никто не подслушал, воскликнул: 'А всё-таки она вертится!'
Но я произнёс свои слова, что Янина Станиславовна всё-таки не виновата, совсем не тихо, а громко, чтобы дошло до ушей директора. А он уткнулся в бумаги на столе и сделал вид, что ничего не слышит.
ОЖИВШАЯ ЧЕКАНКА
Когда я вышел из кабинета директора, почувствовал, что у меня сосёт под ложечкой. Когда я расстраиваюсь, у меня появляется волчий аппетит.
Я направился в буфет, взял пару бутербродов и стакан кефира. Принялся жевать и сразу успокоился. А как успокоился, стал размышлять.
Словами директора не проймёшь. Надо доказать ему, что он совершил ошибку, когда позволил уйти Янине Станиславовне. Вернее, надо доказать директору, что Янина Станиславовна — замечательный тренер, что она может, если захочет, вырастить олимпийского чемпиона.
— Севка, привет! — вдруг услышал я радостный крик.
Я оторвался от размышлений и увидел, что напротив меня за столиком сидит Игорь, с которым мы вместе занимались плаванием. Мокрые волосы у него были зачёсаны набок. Ага, только что из воды.
— Привет, Игорь! — ответил я. — А кто у вас теперь тренер?
— Сергей Егорович. Помнишь, он малых тренировал?
— Помню, — кивнул я. — Ну и как?
— Янина была лучше, — сказал Игорь.
— Это точно, — подтвердил я.
— А ты что, не будешь больше ходить?
Игорь улыбался, наверное, обрадовался, что встретил меня.
— Не знаю, — пожал я плечами, а сам не мог оторвать глаз от Игоря.
Где я видел эту улыбку — рот до ушей, хоть завязочки пришей?
— Приходи, — сказал Игорь и принялся уплетать сосиски.
— Постараюсь, — ответил я и спросил: — Игорь, где мы с тобой раньше виделись?
— Что с тобой? — поразился Игорь. — Мы с тобой второй год в бассейн ходим.
— Угу, — промычал я. — А до бассейна мы не виделись?
— Вроде нет, — ответил Игорь и тоже стал ко мне приглядываться.
Мимо нашего столика прошёл высокий мужчина в спортивных брюках и с журналом под мышкой.
— Смелковский, — сказал он Игорю, — завтра в четыре тренировка. Не забудь.
— Не забуду, Сергей Егорович, — сказал Игорь и повернулся ко мне: — Через две недели у нас соревнования, 'Олимпийские надежды'. Теперь мы тренируемся каждый день.
Но я уже не воспринимал того, что мне говорил Игорь. Смелковский, вспомнил я, так это же фамилия Александра Александровича!
— Игорь, кто твой папа?
— Физик, — Игорь опустил голову. — Но он не живёт с нами.
— А где он живёт?
— Во Владивостоке.
— А как его зовут? А-квадрат?
— Нет, Александр Александрович.
— Ну, правильно — А-квадрат.
— Ты его знаешь? — встрепенулся Игорь.
— Как-то встречались, — неопределённо ответил я.
— Где, во Владивостоке?
— Ага.
Я соображал, что делать дальше. Вроде всё сходится — и фамилия, и отчество. И похож он здорово на ту чеканку. Или не похож?
— А ну-ка улыбнись! — велел я Игорю.
— Чего-чего? — опешил тот.
— Ну растяни рот до ушей!
До чего непонятливый человек — просто ужас.
— Зачем? — до Игоря по-прежнему ничего не доходило.
Нет, наверное, он не сын Александра Александровича. Тот всё схватывает на лету.
Я понял, что пока всё растолкую Игорю, уйдёт много времени, и тогда я применил недозволенный приём. Я пощекотал его под мышками.
Игорь взвизгнул, а рот его, как и требовалось, растянулся до ушей.
И в то же мгновение я словно бы увидел чеканку в комнате Александра Александровича — лохматый босоногий мальчишка, улыбка — рот до ушей, из-за плеча вылетает птица. А потом передо мной предстал и
