– Да не менее, – соглашаются косцы, говорят вперебой.
– Ее ноне только молоком одним не поливали.
– И под запах вносили удобрения, и озимя подкармливали.
– И с самолета на нее сыпали.
– Как же ей, пашенице, не быть ноне доброй. Это не при Слезкиной.
– Слезкина, бывало, проедет по полю да матерком покроет. Только и всего.
– Не то слезу выронит.
– Она выронит слезу… Она ее из тебя, бывало, выжмет, слезу-то.
– Я уж досуха отжатый.
– Небось Егорова не матерится, и дело идет.
– Как ему не идти, делу-то? У Егоровой связи. Кому удобрения только покажут, а ей в первую очередь. Бери сколько хочешь.
– Она берет… дай ей бог здоровья.
– Бе-ерет. Соседей не жалеет. Х-хе!
Косцы были все люди пожилые, в кирзовых сапогах, в мятых темных пиджачишках, в тертых кепочках. О теперешнем председателе колхоза Егоровой говорили с грубоватым почтением: человек, мол, с образованием, но рука мужицкая – и свое не отдаст, и чужое не пропустит. А Слезкина – давний председатель, на почетный отдых ушла еще в пятидесятых годах.
– Жива Слезкина? – спрашиваю косцов.
– Умерла в прошлом году.
– Да, хватили мы с ней редьки хвост.
– Помудровала нами, царство ей небесное.
– Бывало, и на трудодни не платит, и в отход не пускает. Живи как хочешь. Хоть святым духом питайся.
– Духом и питались. Бо знать, что ели.
– А теперь не ходите в отхожий промысел? – спросил я.
– Некому ходить. Чего нас осталось-то? Вот – и все мужики тут.
– Теперь и дома заработать можно. Хоть плотничай, хоть стены клади. Делов хватит.
– И платят не хуже, чем на стороне.
– И пенсию дают. Чего еще надо?
– Теперь в отход ходят из городов. С производства то есть.
– Ну? Берут отгул или отпуск… Сколачивают артели – и пошли шабашить. Работы везде хватает. Рук нет.
Да, рук нет. Мало рабочих даже здесь, в глухой стороне, где каких-нибудь пятнадцать лет назад их было избыточно. С этого и завязался у нас разговор в малаховском совхозе.
– У меня всего восемь человек разнорабочих в центральном отделении. В Ветчанах косить некому. Восемнадцать баб да один мужик – вот и все косцы. Дают на заготовку сена двадцать пять рублей, а я плачу по сорок восемь, да еще премию накидываю. Но некому косить, – рассказывал директор совхоза Николай Дмитриевич Паршин. – А неудобных лугов много: кочкарник, залежь да всякие поросли. Лес не дремлет, наступает на поля и луга.
– Это в Ветчанах-то некому косить? – покачал головой Петр Арефьевич. – Ведь раньше у них по сто человек отходило на сторону.
– Больше! – подхватил Паршин. – Из Ветчан и Култуков по двести человек отходило. Зато уж как вернутся на сенокос – любота! В две недели управлялись. Да, не удержали народ. Поразъехались да состарились.
Паршин погрустнел, задумался и вдруг тряхнул головой:
– А можно было удержать народ. Промыслом! Там бы завели столярные мастерские, там лесопилки или драночный завод, стружку упаковочную гнать, дерматин… Да мало ли что. Возле такого дела и молодежь удержалась бы. Но нельзя было, запрещался промысел. Теперь вот и можно, да не с кем. Народу нет.
– Как у вас с техникой?
– Плохо. Мало техники, и техника старая. Видите, как сыро? Дожди заливают. Силос надо заготовлять – комбайны силосоуборочные останавливаются… Старые. Правда, измельчители КИР и КУФ – эти работают. А травы нынче добрые.
При таком малолюдье техники должно быть не то что много, а на выбор. Вот говорят нам, давайте, гоните специализацию. У вас, мол, картошка хорошо родится. Ладно, хорошо родится картошка. Но ты сперва обеспечь нас всем необходимым под такую специализацию. Вон, в прошлом году мы взяли по сто сорок, по двести центнеров картошки с гектара. И сорта хорошие – Гатчинская да Темп. Гатчинская крупная картошка, по чайнику. Выворотишь этакую ковлагу – и взять не возьмешь. Машины не приспособлены, и мало их. А вручную собирать некому. Да… Вот мы и говорим: давайте специализироваться. Но сперва постройте нам хранилища, лаборатории, машины забросьте. А главное – постройте нам жилые дома, куда бы поселить приезжих механизаторов. Своих у нас нет, то есть мало их. Из города в общежитие специалисты не поедут.
Паршину перевалило за сорок лет, но выглядит молодо – ни морщин, ни седины, волосы черные как
