– Объезжай-ка, милок, село-то полем. Тут у нас уж пятая машина тонет.
И мы объезжали Малахове полем. А в Малахове не только правление большого колхоза, но даже средняя школа стоит.
В общем-то вид здешних сел определял все тот же промысел. Норинцы, уреченцы, дмитриевцы – народ мастеровой, работали они всю бытность в отходе плотниками и каменщиками на стройках. А малаховские и култуковские ходили в далекие леспромхозы, профессий у них нет – работали подсобниками и разнорабочими.
– Куда им тянуться за нашими! – наперебой расхваливали «своих» председатель колхоза из Колесникова Воропаев и парторг Федин. – У нас есть такие столяры, что гостиницу «Москва» отделывали, павильоны на выставке в Москве! Климшов Федор Захарович из Норина.
– А зять его?
– А Яков Петрович Артамонов!
– А Емельян Иванович из Уречного?
– А Иван Иванович Пушкин! Его изделия в музей попали.
– А дед его, Кузьма Иванович Букин? В Париже первую премию получил, за самопрялку. Говорят, она в Эрмитаже хранится.
– Дан то ж до революции было. Это не в счет. До революции тумаки по всей России хоромы строили.
– Да что по России! – подхватывал Федин. – В Китае строили, на Филиппинах, в Австралии! Везде знают наших тумаков.
Им доставляло удовольствие хвалиться своими колхозниками. Оба они были относительно молоды – в пиджаках, при галстуках и в шляпах. На председателе велюровая шляпа, а парторг к пестрому в клетку пиджаку надел серую зимнюю шляпу немецкого фасона с приплюснутой тульей и с простроченными полями.
Федин – восторженная душа – все-то он читал, помнит, знает. О чем ни спросишь его, ответит.
– Откуда родом Бйташиха, последняя владетельница Гуся Железного?
– Немка из родового поместья «Гуд».
– У кого здесь гостил Куприн?
– У зятя, управляющего поместьем. Фамилия его Нат.
– А кто построил тот самый барский дом, где останавливался Куприн?
– Пленные французы. А руководил сам фельдмаршал Петр Михайлович Волконский, дальний родственник Льва Толстого.
– Да, это все верно, – кивал головой Воропаев и вдруг изрек: – А молодежь у нас хорошая. Шестерых в прошлом году в институт отправили. Прямо с фермы. Да вот и фотокарточка.
Воропаев вынул из кармана фотокарточку: четверо девчат и два парня, на переднем плане – сам председатель, он что-то говорит, подняв кулак.
– Кулак не на месте оказался, – извинительно улыбнулся Воропаев.
– Между прочим, обратите внимание на этого белобрысого паренька, – указал Федин на крайнего парня на фотографии. – Хлопцев Володя. Он сирота у нас. Мы ему стипендию платим от колхоза. Тридцать три рубля в месяц.
– А сколько на трудодень платите колхозникам?
Федин засмеялся, ответил Воропаев:
– Дак ежели все со всем посчитать – пожалуй, по три рубля выйдет.
Было это в шестьдесят втором году, тогда любили так вот подсчитывать с карандашиком в руках. Воропаев и в самом деле взял карандаш, бумагу:
– Значит, так: картошку копают – десятая часть идет им. Сено даем, то есть луга нарезаем. Кому по гектару за теленка, кому так… Хорошим работникам.
– Зерна по скольку дали?
– Зерна не дали на трудодни.
– А денег?
– Денег? – Воропаев поглядел на потолок. – Деньги, значит, заработать можно… В отхожий промысел ходят. Отпускаем.
– Отпускаем только тех, кто хорошо поработал в колхозе, – пояснил Федин. – А если он трудодней не выработал, так уж не отпустим его и в отход.
– Да, да, вы не подумайте насчет шабашников. Этого у нас нет, – быстро подхватил Воропаев. – Наши работают в постоянных местах: в луневском совхозе под Москвой, на биофабрике в Щелковском районе. Нам и директора знакомы, пишут письма, лес у нас берут, взамен посылают шифер, гвозди… Оборот налажен.
– А вдруг кто-нибудь из колхозников останется там и не вернется? – спросил я.
– У нас порядок, – ответил Федин, смущенно улыбаясь. – В июне все возвращаются домой. Ведь лето подходит, на полях работать надо. А кто опоздает – осенью не пустим.
Они сильно беспокоились, что я смогу их уличить в потакании «деляческим замашкам» собственных
