помощников и велел ему уведомить взводного, что придется, мол, обождать волов. Привал, правду надо сказать, не очень нужен кавалерийским лошадям, которые не особенно усердствовали, ибо не галопом или хоть рысью, но только и исключительно шажком шли от самого Лиссабона. Никакого сравнения с набегом главного конюшего на вальядолид, еще не изгладившимся из памяти иных участников той героической скачки. Конные спешились, пешие уселись или улеглись на обочине, и многие не пропустили случая поспать. Погонщик же, с высоты своего положения подведя предварительные итоги путешествия, остался ими недоволен. По солнцу судя, шли приблизительно часа три, а потому приблизительно, что значительную часть этого времени соломон купался в тежу, перемежая это занятие со сладострастным вываливанием в грязи, а то, в свою очередь, по слоновьей логике, становилось поводом снова залезть в реку для новых и еще более продолжительных омовений. Было очевидно, что слон возбужден и взволнован, и иметь с ним дело надо было, запасшись немалым терпением, а главное — не принимая его очень уж всерьез. Так что не меньше часа потеряли мы на соломоновы причуды и капризы, заключил погонщик, после чего перешел от размышлений о времени к раздумьям о пространстве. Сколько ж мы прошли, спрашивал он себя, лигу или две. Жестоко терзающее сомнение, трансцендентный вопрос. Будь на дворе по-прежнему времена греков и римлян, мы со спокойствием, присущим тем, кто привык поверять истину практикой, сказали бы, что путевые меры суть стадия, миля и лига. Отставив в сторонку первые две, подразделяющиеся в свою очередь на футы и шаги, обратимся к лиге, ибо именно это слово употребил субхро к мере длины, также состоящей из футов и шагов, но имеющей то неоспоримое преимущество, что возвращает нас на родную почву. Ну-ну-ну, кто ж не знает, что такое лига, с непременной и легкой, в том смысле, что — без труда возникающей, насмешливой улыбкой скажут нам современники. Но наилучшим ответом им станет следующий: Старинное слово лига, оно же легуа, оно же леуга, обозначавшее, кажется, одно и то же во все времена, проделало тем не менее долгий путь от семи тысяч пятисот футов или полутора тысяч шагов, которые включала в себя во времена древних римлян и раннего средневековья, до метров и километров, которыми измеряем мы расстояние ныне и каковых километров имеется в ней теперь ровно пять. Подобные же случаи легко обнаружить в любой системе мер. И, не оставляя утверждение без подтверждения, возьмем, например, меру сыпучих тел или жидкости под названием алмуд, вмещающий в себя двенадцать канад или сорок восемь квартильо, что в Лиссабоне будет соответствовать — округленно — шестнадцати с половиной литрам, тогда как в порто литров этих будет двадцать пять. А кстати, как же они объясняются, спросит, пожалуй, пытливый, любознательный и охочий до новых сведений читатель. А как мы все объясняемся друг с другом, спросит в ответ, тем самым уходя от ответа, тот, кто ввернул в разговор тему весов и мер. И слова эти, внеся поистине полуденную ясность, позволят нам принять решение важнейшее, по сути дела — революционное, и, покуда погонщик и его спутники за неимением иного способа понять друг друга продолжат разговор о расстояниях в полном соответствии с обычаями и воззрениями своего времени, мы, чтобы понимать, что же все-таки происходит в этой сфере бытия, пользоваться будем нашими нынешними мерами с тем, чтобы не прибегать постоянно к зубодробительным пересчетам и переводам. И в сущности, это будет подобно тому, как кино, в шестнадцатом веке еще неведомом, снабжают титрами на нашем языке, чтобы возместить полное ли незнание языка, на котором говорят актеры, слабое ли владение им. И потому наше повествование пойдет двумя параллельными потоками, которые не пересекутся никогда, и за одним — вот этим вот — мы сможем следить без труда, другой же, начиная с этой минуты, будет безмолвен. Интересное решение.
Под воздействием всех этих наблюдений, размышлений и раздумий погонщик все-таки слез со слона, спустившись на землю по его хоботу, и вольным шагом направился к кавалерийскому эскорту. Найти взводного было нетрудно. Имелось нечто вроде полога или навеса, защищавшего от немилосердного августовского солнца некоего человека, из чего сам собой напрашивался вывод о том, что раз есть навес, то именно под ним находится командир, а если есть командир, то он просто обязан иметь полог над головой. Погонщик подал ему идею, которую не знал, как ввести в разговор, однако взводный, сам того не зная, облегчил ему задачу, ибо в ответ на: Ну, где же эти волы, когда наконец доплетутся, услышал: Уведомить хочу вашу милость, что пока их еще не вижу, но, полагаю, со временем появятся. Будем надеяться. Погонщик набрал побольше воздуха в грудь и охрипшим от волнения голосом сказал: У меня, с вашего позволения, возникла мысль. Ну, если возникла, то и позволения не надо. Вы правильное говорите, ваша милость, но я плоховато еще португальскому знаю. Ну, излагай свою мысль. Наша трудность заключена в волах. Ну да, их все нет да нет. Я только хотел сказать вашей милости, что даже и когда появятся, трудность никуда не денется. Почему. Потому, господин мой, что волы по природе своей идут очень медленно. Я и безо всякого индийца это знаю. Будь у нас вдобавок к той запряжке волов, что уже имеется, еще одна, мы подвигались бы, без сомнения, скорей и все вместе. Мысль твоя неплоха, однако откуда ж я тебе возьму еще пару волов. В деревнях они есть, о взводный господин мой. Кавалерист сморщил лоб, ибо нелепо было бы отрицать, что в деревнях есть волы и, значит, можно купить еще одну пару. Купить, переспросил он себя, да зачем же покупать, реквизировать надо именем короля, а на обратном пути из вальядолида — оставить их здесь в том же состоянии, в каком, надеюсь, они и сейчас пребывают. Послышался грохот тележных колес, и вдалеке показались наконец волы, люди захлопали в ладоши и даже слон поднял хобот и радостно затрубил. Зрение у слонов не очень хорошее, и потому он не мог издали различить груду мешков с фуражом, но в огромной полости его желудка гулко урчало недовольство тем, что кормили его в последний раз несколько часов назад. Это вовсе не значит, что слоны должны есть в строго определенные часы, как люди, которым внушают, что это будто бы полезно для здоровья. Поражает воображение, но слону полагается в день около двухсот литров воды и от полутораста до трехсот килограммов овощей и зелени. И следовательно, трудновато представить себе, как он с заткнутой за ворот салфеткой садится за стол и получает трехразовое питание, нет, слон ест что может, где может и сколько может, действуя по тому принципу, что не следует оставлять на завтра то, что можно съесть сегодня, а то хватишься — и нет. Не менее получаса пришлось ждать, пока волы доплетутся до места. И в ожидании этого взводный отдал приказ устроить привал, однако для этого прежде следовало отыскать место, где солнце бы не жгло так неистово, и сделать это прежде, чем военные и гражданские лица обратятся в шкварки. Метрах в пятистах находилась небольшая дубовая роща, и вот туда-то всей компанией и направились путешественники. Тень там была скудная и негустая, но все лучше, чем жариться под беспощадными лучами царь-светила. Люди, взятые для этого дела и пока еще не получавшие приказов сделать что-нибудь значительное, да и, честно говоря, вообще никаких, несут свои припасы в котомках и торбах, и лежит там всегда одно и то же — здоровый ломоть хлеба, несколько сушеных сардин, горсть фиг, головка козьего сыру, который, зачерствев, делается тверже камня, так что жевать мы его не будем, а будем грызть потихоньку и зато сможем дольше наслаждаться вкусом этого яства. Что же касается кавалеристов, то за них не беспокойтесь. Солдат, летит ли он, уставя пику, вознеся ли клинок, в атаку на врага или всего лишь сопровождает слона, о пропитании заботиться не должен, его казна кормит. И ему совершенно неинтересно, откуда взялся провиант, кто сготовил ему кормежку, а важно лишь, чтобы котелок был полон, а похлебка в нем — не совсем уж несъедобной. И вот, рассевшись кучками, все приступают к операциям жевательным и глотательным, и не хватает только соломона. Погонщик субхро велел отнести два мешка с фуражом туда, где ждет слон, развязать их и уйти, прибавив: Надо будет — притащите еще один мешок. Наше описание, изнурительная обстоятельность коего многим покажется заслуживающей презрительного порицания, к чему, впрочем, мы всегда готовы, ибо знали, на что шли, преследует на самом деле цель если не святую, то полезную
