Клен ты мой опавший

Он и она, очнувшись, встают с песка и, не оглянувшись назад, как от нечисти, уходят в воду, погружаясь по пояс, по грудь, не расцепляя рук, и поплыли в сверкающих бликах на ту сторону, где тихо и никого нет.

Садится за рекой солнце. И снова пуст пляж. Зонты сникли, собрались в пучки вокруг стержней. Только мусор остался на вздыбленном потемневшем песке.

Могучий конь с лоснящимся крупом, с длинной черной гривой на согнутой упругой шее, косясь бесовским глазом, переставляет тяжелые, мохнатые у копыт ноги по пляжу, волоча за собой железную борону, а та соскребает мусор, выводя волнистые бороздки, и чистый зернистый песок позади нее снова золотится. Коня ведет в поводу хрупкая девушка, со стянутыми назад косичками, в простеньком ситцевом платьице, из которого она уже выросла, и ветер, играя его краем, запахивает его вокруг ее загорелых босых ног.

Это Клава. Полосу за полосой очищает она пляж, оставляя волнистые борозды, и конь послушно шагает за ней.

Потом на пустынной реке появляется лодка, причаливает к пляжу. Вася, совсем молоденький, в брюках и распахнутой на груди рубашке и тоже босой, прыгает на берег, идет, утопая в песке, оставляя следы, к Клаве. И они уходят рядышком. А конь покорно следует за ними. Они идут краем темного соснового бора, выходят на луг, где трава — по колено. Девушка отпускает коня, и он, задрав в небо голову, призывно ржет и слышит ответное ржанье. По высокой траве скачет молодая кобылица, а рядом, вприпрыжку, — жеребенок.

Молча идут рядышком Клава и Вася. Взглянут друг на друга и отведут глаза.

Заливисто ржут на лугу кони. Солнце краем уходит за лес. Не зная чему улыбается Клава, потупив взор и кусая губы.

А где-то далеко-далеко возникает чуть слышный перебор струн мандолины, и щемящей тоской повисает каждый звук в темнеющем воздухе.

У Клавы перекосило лицо. Она с силой зажала руками уши, мотает головой, не хочет слышать эту мелодию.

Клава приподнялась на постели, разбуженная стуком в дверь. Муж Полины, взлохмаченный, заглянул в комнату.

Муж Полины (хриплым спросонья голосом). К тебе, Клава.

Дверь распахнулась, и Клава в изумлении увидела вкатывающегося в комнату безногого инвалида на своей коляске. В руках у него — мандолина.

И н в а л и д. Не ждала? Принимай, хозяйка. Прости за позднее вторжение. Узнаешь меня?

К л а в а (не может прийти в себя, смущенно натягивает простыню до шеи). Как же, как же… это вы на станции тогда пели.

Инвалид. Верно. Не забыла.

Он трогает струны мандолины, выпевает первые слова песни:

Клен ты мой опавший, Клен заледенелый…

Инвалид. А я ведь к тебе, Клава, не один пришел. Гостя дорогого привел. Увидишь — глазам своим не поверишь.

И в комнату неслышно вошел Вася. Как будто вчера они с Клавой расстались на станции. Молоденький. С тонкой шеей. И рукава гимнастерки ему коротки.

Вася смотрит на Клаву, не узнает.

В а с я. Не она это. Ты, друг, напутал, это — ее мать. Чем-то похожа, а не она.

Клава прижала руки к груди, смотрит на Васю, не отрываясь.

К л а в а. Не ошибся. Это я, Вася. Только постарела за эти годы. Тебе в матери гожусь. А ты все — юноша. Восемнадцать лет. И не старишься. Иди ко мне, мой муж, иди ко мне, мой сын.

Вася садится на край кровати, удивленно смотрит на Клаву.

Инвалид подкатил к кровати с другой стороны, поставил на постель бутылку водки и стаканы и разлил по ним спиртное.

И н в а л и д. За встречу! А ты, Вася, боялся — забыла меня. Она не забыла. Никто, кроме тебя, ей не достался. Даже пенсию ей государство платит.

Клава (смущенно). Ох, Вася, прости ты меня. Дали мне за тебя пенсию по ошибке. А я не отказалась. Не ради денег. Тебя мне эта пенсия каждый месяц напоминает…

И н в а л и д. Не стыдись, Клава. Нет тут твоего греха. Эта пенсия тебе

— по праву. Ты — вдова. Военная вдова. На твою долю больше ничего не осталось.

Клава. Только Васина карточка. Видишь, какие я портреты сделала?

Вася. Вижу, Клава. Спасибо. Значит, что-то от меня осталось.

Инвалид. Хватит! А теперь — отдыхать! Нам рано утром уходить, на рассвете. Когда первый петух прокричит. У нас там насчет этого строго.

Клава. Где это… у вас?

Инвалид (подмигнув). Много знать будешь — скоро состаришься.

Они спят. Вася, одетый, в гимнастерке, сладко спит в объятиях Клавы. А инвалид примостился у них в ногах, поперек кровати. Много ли места нужно обрубку?

Кричит петух на крыше барака.

Клава протирает глаза, озирается. На кровати никого нет. Только Вася строго смотрит с портрета на стене.

Снова сидит в Клавиной комнате почтальон, вручает ей пенсию. Клава угощает ее чаем, они — как подруги.

Почтальон. От наших-то в солдатских могилах давно ничего не осталось… истлели косточки. Я ни разу не съездила проведать. Не в России похоронили… в Германии. Возле города… и названия не упомню… чужое оно. Я бы и туда съездила… да слишком хлопотно… Заграница… Виза нужна… И денег много требуется.

Она берет со стола Клавино извещение, читает его про себя, шевеля губами.

Почтальон. Ты-то, Клава, чего не съездишь? Вот адрес точно указан. Не за тридевять земель, а здесь, в России… Рукой подать.

Клава (оправдываясь). Все никак не соберусь.

Почтальон. Чего собираться-то? Села в поезд и поехала. А хочешь — вместе съездим? Поглядим на могилку. Цветочков положим. И я с тобой за компанию поплачу… Своего помяну…

Мчится поезд по русской равнине.

Клава со своей подругой — почтальоном одеты по-дорожному, сидят в купе, обедают.

Почтальон. Ехать нам еще, ехать-… Расскажи, Клава, про своего… Каждый раз слушаю тебя — сердце отогревается.

Клава. Чего больше рассказывать? Вы уже все о нем знаете.

Почтальон. А хочется — еще. Своего счастья не было — хоть чужому порадоваться. Вот скажи мне. Всем твой Вася был хорош, как я понимаю. Но все же, за что ты больше его любила?

Клава задумалась, улыбка разгладила морщины на ее лице.

Клава. Плясать умел… лучше всех…

Танцевальная площадка. Дощатый пол. Фонари горят в ветвях деревьев. Заливается гармонист, до отказа растягивая меха. Девки и парни пляшут кадриль.

Лучшая пара — Вася с Клавой. Они — в русских костюмах. Парень отбивает чечетку, а девушка вьется вокруг него.