занялся один из их следователей. Судя по всему, он проявил характер. — Джонс вытащил из кармана маленький блокнот и заглянул в записи. — Детектив Том Молья. Отправил тело окружному коронеру. — Он поднял глаза от записей. — Формально он прав.
Медсен не сделал попытки скрыть свое недовольство столь неожиданным поворотом событий.
— Свяжитесь с окружным коронером и потребуйте, чтобы он доставил тело без какого бы то ни было расследования.
— Без расследования?
— Вскрытие будет произведено в Министерстве юстиции.
— Сэр? — Во взгляде Джонса был вопрос.
Медсен не сводил глаз с блокнота Джонса и его ручки, пока тот не закрыл блокнот, не щелкнул ручкой и не сунул то и другое во внутренний карман пиджака.
— Не мне пятнать репутацию покойника, Риверс, — Медсен обошел угол стола и открыл выдвижной ящик, — но, как я уже сказал, в нашем кругу я желаю полной ясности. — И Медсен протянул Джонсу конверт, а когда тот, открыв его, извлек содержимое, добавил: — Полагая, что вы присовокупите к расследованию и эти записи телефонных разговоров мистера Браника, я взял на себя смелость затребовать их. Вы найдете здесь и запись телефонного звонка в Белый дом, произведенного в 21.13. Джо Браник позвонил президенту накануне вечером. Президент поделился со мной, сказав, что голос у мистера Браника был нехороший, что, видимо, он выпил. Поговаривали, что он вообще начал пить, но президент не хочет, чтобы бездоказательные слухи муссировались газетами. Беспокоясь, как этого и следовало ожидать, за своего друга, президент предложил ему конфиденциальную встречу. Джо Браник прибыл в Белый дом в 22.12. Запись о его прибытии и отбытии вы здесь увидите.
Медсен ждал, пока Джонс с шуршанием листал бумаги.
— Два охранника при исполнении, дежурившие в Западных воротах, докладывают, что вид у мистера Браника был взволнованный. Встреча состоялась в личных апартаментах, и разговаривали друзья один на один. Позднее президент сказал мне, что выглядел Джо Браник плохо и был в скверном настроении.
— Он не говорил о причине его расстройства?
Медсен шагал по квадратикам света, льющегося из балконных дверей. В столбах света плясали пылинки, и все это превращало Медсена в какой-то персонаж старого черно-белого фильма.
— Не мне вам говорить, Риверс, что половину всех дел Белый дом проворачивает на вечерних приемах и дружеских беседах за коктейлями. Я не поклонник такого рода контактов, но приходилось принимать чужие правила игры. — Он передернул плечами. — Будь жива моя Оливия, думаю, и она подобного не одобрила бы.
— Понимаю, сэр, и...
Медсен прекратил мерить шагами квадратики света и, круто развернувшись, взглянул на помощника главного прокурора.
— Жена Джо Браника все это презирает, Риверс. И редко удостаивает посещением такие мероприятия, предпочитает жить за городом. Президент считает, что ее натянутые отношения с мужем — результат этого и что именно это — причина всех несчастий мистера Браника. Отсюда и депрессия. — Подойдя к столу, Медсен взял там какой-то листок и протянул его Джонсу. — Месяц назад Джо Браник написал заявление с просьбой разрешить ему ношение оружия. Я взял на себя смелость снабдить вас также и копией разрешения.
Джонс изучил бумагу.
— Короче, Риверс, это все строго между нами. Президент не желает, чтобы репутацию его друга подрывали газетные статьи. Я тоже этого не желаю, хотя и из других соображений. — Медсен опять обогнул стол и, стоя, наклонился к Джонсу. — Что отразится плохо на репутации Джо Браника, отразится плохо и на президенте, а значит, Риверс, будет плохо и для администрации. Может быть, кое-кто увидит здесь черствость, но скажу прямо: я этого не потерплю. Будучи другом Джо Браника, президент станет казниться. Он станет задаваться вопросом, не мог ли он предотвратить то, что произошло. Я же позволить себе казниться не могу. Много раз мне приходилось терять людей, моих подчиненных, хороших, ценных сотрудников. Мы отдаем им должное, после чего движемся дальше, продолжаем путь, не потому что забываем их, а как раз напротив — в память о них. У нас есть работа, обязанности. У президента есть работа, Риверс. Лучшая память о друге — продолжать делать эту работу и делать ее хорошо. И я намерен обеспечить ему условия для этого — с божьей помощью обеспечить последующие шесть лет его правления.
Джонс встал.
— Понимаю.
— Хорошо. — Медсен потянулся к стулу, бросив через плечо: — Предлагаю вам начать ваше расследование с кабинета мистера Браника. Я приказал опечатать его.
— Опечатать? Могу я узнать почему?
Медсен опять повернулся к нему.
— Потому что я не знаю, не находится ли там чего-нибудь вредного для администрации или национальной безопасности. Мистер Браник был доверенным лицом президента, его помощником по особым поручениям, Риверс. — Медсен помолчал. — Но могу вас заверить, что отныне расследование в ваших руках.
7
Темнота уступала туманному свету. Видимые очертания предметов возникали, вновь исчезали, кружили вокруг, закручиваясь спиралью. Слоун лежал на спине, уставившись в светящуюся флуоресцентным светом панель на кухонном потолке. Он инстинктивно попытался приподняться, чтобы сесть, но волна тошноты тут же закружила его вместе с комнатой — ощущение такое, будто его крутанули на чертовом колесе в парке, — и он опять рухнул на пол. На грудь ему легла чья-то рука. Покружившись, над ним застыло лицо. Мельда.
— Мистер Дэвид? — Она хлопала его по щекам, терла ему лоб чем-то влажным и, запинаясь, скороговоркой бормотала: — Ох, простите, мистер Дэвид! Мне так жаль! Я очень испугалась! Я услышала шум и подумала, что это же не можете быть вы. Вы же сказали: «Вернусь в воскресенье вечером»! — Чуть не плача, она зажала рот рукой.
Слоун сел и коснулся пальцами ушибленной макушки. На полу возле коленей Мельды он заметил черную сковороду. Воссоздать произошедшее не составило труда. Милая и мягкая, как яблочный пирог, который она так замечательно пекла, Мельда была стреляным воробьем, не забывшим свою суровую юность в деревне. И к своим обязанностям сторожа она тоже относилась крайне серьезно. Заметив в темноте мужскую спину, она вначале действовала, вопросы же задавала потом. К счастью, Мельде было за шестьдесят, а рост ее не достигал и пяти футов, что в известной мере ограничивало возможную силу ее ударов. Однако удар сковородки все же оглушил его, а рассыпанные по полу специи тоже не способствовали ясности сознания. Ему смутно помнилось, как он успел вовремя поднять руки и соскользнул на пол, упав ничком и стукнувшись лбом о кухонный стол. Он сжал ее руку.
— Все в порядке, Мельда. Вы действовали правильно — ведь я вернулся неожиданно. Простите, что так напугал вас.
Оставшись бездетной вдовой, Мельда окружила материнской заботой Слоуна. Она обихаживала его, когда он был дома, и обихаживала дом в дни его отсутствия во время его служебных командировок. Она вынимала его почту, кормила Бада, бродячего кота, которого он подобрал на помойке, и сыпала корм рыбкам в аквариум. Она обстирывала его, убирала в квартире и ставила ему в холодильник пластмассовые мисочки с едой — услуги, за которые Слоун пытался ей платить. Но разговоры об оплате лишь портили ей настроение. За восемь лет он ни разу не увеличил ей квартирной платы. Заплаченное же инвестировал в рынок ценных бумаг и на каждое Рождество вручал ей банковский чек, объясняя, что это дивиденды по акциям компьютерной фирмы, которые он для нее приобрел.
