верхушки домов с искажёнными очертаниями. Оркестранты быстро уходили через площадь, сторонясь его как зачумленного, виделись уже только силуэты, но и они таяли, будто улетают или, что более вероятно, уплывают по лужам. Трофим глубоко вдыхал свежий после грозы воздух. Сравнение с цирком лишало происшедшее тяжёлой серьёзности, придавая оттенок игры, и даже вина его вдруг показалась не настоящей. Почувствовал себя лёгким, будто случилось что-то радостное – он поступил, как считал нужным и пусть будет, что будет, ему не в чём себя упрекнуть. Иван Афанасьевич, наверное, поддержал бы его. Но музыканты не собирались отстаивать свою правоту ни достоинство, а только хотели сохранить оркестр. Стало быть, высокие принципы не всегда главное? «А может быть, и нет», – вспомнил он Ивана Афанасьевича. Советоваться было поздно. Лёгкость обернулась пустотой, и он сразу почувствовал голод. Доехал до центра, вышел из автобуса, пошёл по бульвару, окаймлённому двумя рядами тополей вниз, к тому самому перекрёстку, режущему огромный город на четыре части света. Здесь в большом кафе они пообедали тогда с Костей. И встреча с Изольдой была здесь, на этом перекрёстке. Давным-давно.
Толпы людей, как всегда перемешивались на тротуаре, обтекая мраморную пирамиду. И снова Трофим глядел в толпу, и опять увидел в толпе Изольду, и даже мысленно усмехнулся раньше, чем понял, что никакое это не видение – живая, настоящая Изольда на том же перекрёстке снова шла ему навстречу. В третий раз.
Ничто не блеснуло в больших синих глазах, будто и не Трофима увидела, скользнув по улице взглядом. Не увидела? Не узнала? Не захотела узнать? Или вообще не Изольда это была, а так – похожая прохожая? Я не знаю, и Трофим тоже никогда не узнал этого. Дробно застучали каблучки по лестнице подземного перехода вниз, в темноту. Он остался на тротуаре. Всё...
Мысль полетела быстро, как никогда в жизни. Пустая комната. Стол. Записка на клочке, неровно оторванном... Нечего и думать о том, чтобы догнать Изольду внизу, в путанице тоннелей. Но выходы, отсечённые широкими мостовыми, все на виду. Изольда появилась из ближнего, по другую сторону бульвара. Между ними гудел поток автомобилей стальных, тяжёлых, бесчувственных, но ближайшая дорога была прямо через мостовую. И не оглянувшись, не слыша, не думая, Трофим шагнул наперерез потоку.
Автомобиль чёрный и длинный нёсся почти бесшумно. Он качался на рессорах, как кошка на лапах и тысячи отражённых солнц блестели, дробясь на его лакированных крыльях. Автомобиль пролетал зелёные светофоры, чуть сворачивал на изгибах улиц и ровно держал направление там, где улица ложилась бесконечной стрелой, рассекая город из конца в конец. Шофёра никто не обвинял потом – был он трезв, опытен и внимательно смотрел вперёд, но автомобиль нельзя остановить мгновенно. Правила дорожного движения гласят: «Остановочный путь, это расстояние, необходимое для полной остановки транспортного средства, начиная с того момента, когда водитель заметил препятствие». Запоздалый крик тормозов – трагический голос летящего века...
Трофим был убит сразу, единственным ударом широкого хромированного бампера и то, что взлетело над тротуаром косо и вверх – был уже труп. Труп врезался в острую, как нож, грань пирамиды, облицованной мрамором, кости ещё раз хрустнули, дробясь и ломаясь, он секунду повисел и сполз, осел на тротуар бесформенным, пустым мешком. Рука, далеко высунувшись из рукава, белела до цвета бумаги или стенки, обмазанной мелом – цвета, которого никогда не имеет живая кожа. По неестественно белой руке чёрная струйка крови текла, разделяясь на пальцах пятью ручейками, капала на асфальт, превращаясь в струю, и хлынула широко, став лужей. Будто плывёт в луже тело, плывёт... Плывёт.
Быстро собралась небольшая толпа. Кто-то побежал к таксофону и вызвал тех, кого полагается вызывать в таких случаях. Все приехали, и милиция стала делать положенные замеры. Темнело. Работу закончили, труповозка увезла тело в морг. Был уже вечер, и высоко над пирамидами горели стеклянные шары, заливая перекрёсток светом ярче солнечного.
3.
Изольда так и не узнала о смерти Трофима. Да и зачем? Ведь Изольды, которую он любил, давно не было. Она тоже умерла, пусть и метафорически. Нынешняя, по-домашнему Иза, а для бизнес-партнёров Изольда Ефимовна, другая совершенно, и прежнее не вспоминает. В нашем сложном, летящем веке можно жить, даже не зная, что ты уже умер. Если пересекать улицы правильно и осторожно. А что, когда-нибудь было иначе? Или нет?
