* * *
Наутро полк облачился в рабочую одежду, каждый выбрал себе инструмент в особой зале, и Лебедев вывел их на свет Божий…Над руинами ярко горело солнце… успокоенный, враг угнал войска для других разрушительных дел.
Арина взошла на высоту по стертым за века ступеням, взялась руками за обрывок отсеченной осколками бечевы, привязанной к тяжелому языку колокола, и стала медленно его раскачивать.
Словно помогая ей, бельцы тоже раскачивались, сначала тихо перебирая ногами, потом все сильнее ударяя ими в землю и набирая силы из нее, окружая кольцом обережным Христорождественскую церковь… уже единым монолитом чеканя шаг, взметая над головою сжатые топоры, ломы, лопаты, пилы, молоты, кирки… И вот ахнул звон! И могучий гул потек над Русью, и в такт ему громом пророкотала поступь полка сокрытая, но тем и страшная врагу, — сила единого шага.
Набат гудел… Звал… Пел жизнеутверждающе… Уверенно… Вопль израненного колокола пронзал пространство, и скоро работающие бельцы заметили, как с окрестных деревень пошли на зов изможденные войной люди…
Арина видела с высоты, как они выползают из погребов, из землянок рядом со сгоревшими домами… шли старики и вдовы, худосочные дети, калеки на костылях, ползли безногие… безрукие шли помогать… Повозки везли лес, а вместо лошадей запряглись бабы и старухи… несли кирпич, разбирая печные трубы отчих домов, известь, песок, несли драгоценные куриные яйца для раствора, отводя от них голодные взоры…
Бельцы и явившиеся помощники работали неустанно, разбирали завалы, владеющие топором тесали балки, жестянщики правили на броне сгоревшего танка покореженную жесть и подавали ее на возводимые стропила, каменщики закладывали кирпичами проломы, старухи выносили в подолах мусор, женщины нагружали лопатами тачки, и бельцы катили их чередою за пределы обители…
Егор работал вместе со всеми в гуще людской, отесывая бревно, и вдруг услышал рядом ласковый голос:
— Радость моя, пособи перекатить бревнышко…
Егор обернулся и увидел согбенного старца с древним самокованным топориком в руках, ошкурившего лесину с одной стороны. Быков перевернул тяжелую лесину, и монах затюкал топориком, ровно ведя стружку. Работали безотдыхно до самого заката солнца, а как только оно коснулось краешком горизонта, деды и старухи принесли с возов спасенные в войне драгоценные домашние иконы и повесили на стены… Зажглись свечи… Шатаясь от усталости, поддерживая друг друга, народ заполнил возрожденную Христорождественскую церковь…
Утаенный в лесах от гонений властей белобородый сельский священник, облаченный по всему чину в дореволюционные, ставшие ветхими одежды, начал службу… Вдовий хор с высокими плачными голосами так воспевал за ним, такое страдание полилось из неутешных душ, такая невыносимая печаль, что слезы покаянные разом хлынули из глаз… молитвенные слезы… святые и чистые.
Огни многих свечей колыхались в людских руках и гулом сердец своих, и думами, и душами сливались в единогласную молитву. Плотно стояли одним Родом Православным русские, украинцы, белорусы… одной крепью — верой, надеждою на мир в свободной любви к Богу…
А народ все шел и шел к церкви, тропами древними, потаенными, заросшими, из дальних весей и мест глухих… люди шли через минные поля, и взрыватели не срабатывали под их легкими шагами, раздвигали руками колючую проволоку, окружавшую монастырь, шли сквозь кромешную тьму ночи на сияющий маяк на самом верху колокольни — Голубь Белый…
К исходу ночи все пространство округ монастыря горело таким множеством свечей в людских руках, что расступилась мгла и мерцающие огни живые слились со звездами у горизонтов и свет этот осиял души, проникая сквозь плоть… И вознес их, отворив Небесное Отечество… И народ Огнем Божественного Духа раскалился и слезьми покаяния очистился…
Выстроенный рядом с Христорождественской церковью полк мощно пел молитвы, вторя службе, и женские голоса вплетались и возносились… и возносили…
Великая Всенощная… Великой Руси… Испита Чаша Страданий… отпеты и помянуты все убиенные и умученные в каторгах, прочитаны молитвы всем живым во здравие, пролиты слезы печали и слезы восторга от бессмертия русского духа… А только занялась заря и свет небесный дозволил трудиться — стены монастыря стали расти на глазах… Тысячи и тысячи рук подавали принесенные в тяжких заплечных ношах кирпичи и укладывали их в твердынь Веры… Множество людей работали в саду, выкорчевывая старые пни и принося землю, вместо похищенной врагом, ровными рядами размечая молодой сад… Зловонный танк со ржавой свастикой опутали веревками, дружно впряглись и спихнули его с холма в овраг, вымели двор, побелили новые стены и ахнули, радостно любуясь на паче снега убеленную — Русскую Крепость… Неодолимую! И пока народ прибирался и готовился к проводам воинов в путь дальний…
Тропою потаенною Белый полк уходил под землю в храм Спаса на благословение перед дорогой… ибо новая гроза собиралась у границ Руси, глубокий мрак полчился на нее, истомленную и израненную…
А по светлым ее равнинам, по лесам и долам еще курганились свежие братские могилы от минувшей войны, обросшие сизыми колокольчиками… Усопшие полки и дивизии — армии русских солдат внимали мелодии перезвонов жизни… Скорбно отпевали слетавшиеся со всей России соловьи их погубленные до срока души, и павшие угадывали в хорах соловьиных своих родных певунов сладкоголосых: вологодских и курских, вятских и рязанских, воронежских и донских, кубанских и сибирских, поклон принесших от разродимой сторонушки и крупицы земли из отчих краев… И столько их было, что крохи земли, принесенные со всей России, возрастали в курганы — могилы ратные… Ночи напролет пели, стенали хоры плачем неутешным, страданием великим, славою вечною и памятью незабвенной…
И Голубь Белый облетал все холмы и курганы, осыпая семена на них, и возрастали райские цветы красы чудной… и пчелы роями. опускались на эти цветы и брали нектар любомельный и несли людям для поминальной кутьи из зерен хлебных.
И березоньки, и дубравы шептали листочками молитвы святые над павшими и качались в печали, и роняли слезы хрустальные сока на глазницы мертвых… и прозревали убиенные в радости — Русь живет…
* * *
Егор задремал в своей келье, и вдруг почувствовал, что кто-то вошел… но не страхом окатило сердце, а душевным восторгом. Стены озарились…
Опираясь на копье с сияющим тонким древком, явился мощный древний воин в горящем шлеме. Пурпурный плащ его был заколот на плече золотой пряжкой-соколом, мускулистые голени оплетены ремнями сандалий. На поясе короткий меч с грызущимися львами по эфесу… нагрудная броня сияла златом и драгоценными камнями…
Воин испытующе, по-отечески строго взирал на Егора, но и великая любовь истекала из очей его.
— Святой Георгий! — угадал и воскликнул Быков.
— Прими мя и выслушай…
— Я внимаю…
- Ты воин моей дружины, я дам тебе копье невладанное… когда придет час — порази змея! Но помни, сила твоя утроилась… и без меры стала, — он величественно прикоснулся к копью другой рукою, и оно раздвоилось вдоль по всей длине в молниевых искрах и треске… он подал его…
Егор принял и ощутил копье, как живой огонь… оно билось в руке, сияло и переливалось радугой, а раскаленный до синевы наконечник пульсировал до ослепления… Егор удивленно промолвил:
- Какое оно легкое, как перышко… играет в руке… да как же буду с ним ходить? Можно ли выпустите
