— Была, но я не стал.
— Почему?
— Не знаю.
— А если подумать?
— В силу ряда причин интровертного порядка.
— Что с женщинами?
— Их там не было.
— Совсем не было?
— Для меня не было. Штабистка, телефонистка и медсестра были окружены плотным кольцом более сильных самцов.
— Алкоголь?
— Очень редко.
— Наркотики?
— Однажды дали покурить, но я ничего не понял.
— Спортом занимался?
— Футбол, волейбол, баскетбол, настольный теннис.
— Читал?
— Читал. Преимущественно всякую западную дрянь.
— Джойс, Кафка?
— Если бы! Но их там не было. Там были их жалкие эпигоны.
— Как к этому относился твой армейский друг и наставник Сергей Беринский?
— Он не одобрял моего «западничества».
— Что говорил?
— Он призывал меня к более уважительному отношению к русской классике.
— А ты?
— Внешне соглашался, а внутренне бежал в другую сторону.
— Что сейчас?
— Сейчас? Сейчас не знаю. Сейчас почти ничего не читаю.
— Почему?
— Не знаю.
— Подумай.
— Тебе придется долго ждать.
— Тогда вернемся к армии?
— Зачем?
— Но ты говорил, что был там счастлив?
— Я говорил? Впрочем, вполне возможно. Не стану отрицать.
— В каком сейчас состоянии армия?
— В полной боевой готовности.
— Ты уверен?
— Я основываюсь на ежедневных докладах Генштаба и личных инспекторских проверках войск. Шучу, конечно. На самом деле я ничего не знаю о состоянии нашей армии.
— И тем не менее — с праздником вооруженных сил!
— Будьте здоровы.
Повседневность
Утро туманное. Довольно прохладно. Кофе, сигарета. Фильм Джармуша «Кофе и сигареты». Смотрел у Павла Владимировича. После «Рябиновой на коньяке», кофе и сигарет он предложил мне «Кофе и сигареты» Джармуша.
Никто нам не мешал, и мы друг другу не мешали. И на диване было хорошо и уютно, и фильм мне понравился с первых же кадров: какое-то замызганное кафе, столик, кофе, сигареты, чьи-то дрожащие руки. И я понимал эти дрожащие руки, после армии у меня тоже какое-то время дрожали руки, а потом я уснул, и Павел Владимирович меня не будил…
Недавно он закончил перевод восьмисотстраничного английского текста для издательства «Академия». Что-то из области психологии. Там, наверное, есть и про дрожащие руки. «Не дай мне Бог сойти с ума», — боялся Пушкин.
В Москве открылась международная книжная ярмарка. Года четыре тому назад меня пригласило на подобную ярмарку издательство «Запасной выход», и там я быстро сник и стал искать какой-нибудь запасной выход, чтобы убежать, исчезнуть.
С комфортом, аристократом мчишься в экспрессе в столицу, где уже через каких-нибудь полчаса превращаешься в тварь дрожащую, в мычащее ничто…
Туман.
Словно в холодном и бесконечном тумане все происходит в фильме Ю. Германа «Хрусталев, машину!», словно в какой-то холодной операционной люди безжалостно орудуют ржавыми скальпелями, препарируют друг друга, и никакого намека на выход из этого морга, и это мужественный поступок художника.
Кино…
Лет восемь назад мы вдруг вспыхнули, нам вдруг показалось, что мы можем сделать нечто такое, что всколыхнет весь мир, и мы сделали жалкий фильм про мстёрский кирпичный завод, потом что-то еще, заказное и жалкое, а потом разбежались в разные стороны.
Туман.
Нужно все же сосредоточиться и составить синопсис своей будущей книги для издательства «Олимп».
Нужно все же сосредоточиться и пустить в дело на даче три мешка цемента, который уже на грани безвозвратного затвердения в бесполезную глыбу.
Нужно…
Звонок из Москвы. Это Николай, друг юности, он только что из Рима, он был в папской библиотеке в связи с продолжением работы над фильмом про Кирилла и Мефодия.
Мы оба из Мариуполя, и он спрашивает, не ездил ли я туда, нет, отвечаю, не ездил.
— Но хочешь?
— Хочу.
— Я готов помочь тебе.
— Спасибо.
— Чем хочешь — поездом, самолетом?
— Поездом.
— Плацкарт, купе, СВ?
— Плацкарт.
— Ты поедешь в СВ, ты будешь один.
— Спасибо.
— Там есть у кого тебе остановиться?
— Ну… найду…
— Ты остановишься в «Спартаке», в номере «люкс».
— Спасибо.
— Одно условие — не пить.
— Я постараюсь.
