И тут мать той, что ушла в прошлое, прочла, ибо не забывала ее ни на день, ни на час:
Это никак не значит, что она стремится позабыть дочь; это должно означать, что, отдохнув немного от чувства тоски, она станет тосковать с новой силой.
Пока, переговариваясь так или погрузившись в задумчивость, мы продвигались вперед, внезапно подул ветер, и, сколько ни старались гребцы, корабль все отступал, отступал назад и едва не затонул.
— Эти пресветлые боги из Сумиеси, — промолвил кормчий, — известны, наверное, вам.[62] Чего-то, видимо, им захотелось.
Какие-то они новомодные[63]. Вот кормчий говорит:
— Извольте поднести нуса.
Как он и сказал, подносят нуса. И хотя исполнили все это, ветер ничуть не перестал. Все больше дует ветер, все больше встают волны, ветер и волны становятся опасными, и тогда кормчий опять говорит:
— Ваш корабль не двигается потому, что нуса не удовлетворяют богов. Теперь поднесите им такого, что должно их обрадовать!
Опять сделали, как он сказал.
— Как нам поступить! — говорили мы. — Даже глаза у человека два, а зеркало у нас одно- единственное[64]. Но поднесем и его! — И когда с этими словами бросили его в море, стало жаль. Но как только это сделали, море стало гладким, как зеркало, и тогда кто-то сложил стихи:
Это совсем не те боги, которых называют богами Суминоэ, травы забвения и прибрежных молодых сосенок[65]. В зеркале мы явственно увидели сердца богов. А сердце кормчего было таким же, как священные сердца богов[66].
День 6-й. Отправившись от того места, где бакен, причаливаем к Нанива и входим в дельту реки. Все путники, даже старухи и старики, сложив ладони у лба[67], так радуются — больше некуда. Преклонных лет дама с острова Авадзи, что страдала морской болезнью, радуется, говоря: 'Близко уже столица!' Подняв голову от корабельного днища, она произносит:
Все изумились, потому что произнесла это дама, от которой никак не ожидали. Среди других и старший корабля, сам чувствовавший себя плохо, в крайнем восхищении сказал:
— Как непохоже, что вы были измучены морской болезнью!
День 7-й. Сегодня корабль углубился в дельту реки, и, пока поднимался на веслах по течению, река все мелела, и мы совсем замучились. Подниматься кораблю очень трудно. Между тем старший корабля, будучи от природы человеком неотесанным, с такими вещами, как стихи, не был знаком совершенно. Однако же, восхищенный стихами почтенной дамы с Авадзи или же ободренный приближением к столице, с трудом сочинил неуклюжие стихи. Вот эти стихи:
Это он, должно быть, из-за болезни так сочинил. Одним стихотворением он не довольствуется, и вот еще одно:
А это стихотворение наш старший произнес, не в силах, должно быть, сдержать радость приближения к столице. 'И все-таки, — сетует он, — получилось хуже, чем стихотворение почтенной дамы с Авадзи. Жаль. Лучше бы мне молчать'. Между тем наступила ночь, все уснули.
День 8-й. По реке подниматься по-прежнему трудно; остановились поблизости от места по названию Придворный выпас Торикаи[68]. Сегодня вечером у старшего на корабле поднялась обычная его боль, и он очень страдал. Один человек принес рыбы свежего улова. Ответное дарение сделали рисом. Мужчины украдкой переговариваются: 'Никак, 'выуживают по луфарю на рисинку''[69]. Такие обмены уже случались в разных местах. А сегодня рыбы не употребляем: начинаем поститься.
День 9-й. В нетерпении еще до рассвета принялись тянуть корабль вверх по реке бечевой, но только воды в реке нет, и мы еле-еле тащимся. Между тем достигаем места под названием Развилок, что у
