приподнималась на носочках и срывала новый. Ему хотелось, чтобы это продолжалось бесконечно, однако уже пробудился разум…
Мамонт вспомнил, что она должна ввести его в Чертоги Святогора, и в тот же миг ощутил собственную плоть.
И коснулся её волос.
— Здравствуй, Оля…
— Здравствуй, — проговорила она и, склонившись к уху, прошептала: — Не называй меня так… Я Валькирия.
— Мне сказали, ты поведёшь к Атенону. — Мамонт сел, а она подала одежду — кожаные брюки, такую же рубаху и широкий пояс.
— Свершится то, о чём мечтал.
Он оделся, чувствуя необычную лёгкость в теле, а точнее, почти не ощущая его. Лишь чуть саднило правую руку, в которой нёс светоч…
— Ты же хотел увидеть Святогора? — спросила она, не заметив радости Мамонта. — И получить из его рук ту судьбу, которую пожелаешь. Это привилегия Вещих Гоев. Что же тебя смущает, Мамонт? Пропало желание?
— Когда-то я искал путь к Весте. Но, оказавшись в Зале Жизни, не смог стать Вещим, потому что не нашёл в себе силы открыть Книгу Будущности. — Он взял руку Валькирии. — Я не знаю будущего, и потому не Вещий, Оля!
— Этой Книги не открывал никто, — улыбнулась она.
— Но и сейчас я стою перед таким же выбором. Предстать перед Владыкой Святых Гор или уйти из Манораи Странником. Атенон — символ Вечности, последняя тайна. Она такая же, как Будущее.
— Неужели на пороге Чертогов можешь отказаться переступить его? Но как же твоё вечное стремление — познать свой истинный рок? Чтобы всякий раз не поступаться своей волей, не ломать себя и не говорить — повинуюсь року?
— Боюсь потерять страсть к жизни.
— Зачем же ты проходил сквозь чистилище? Сквозь купели с мёртвой и живой водой?
— Чтобы увидеть тебя… Девы сказали, ты меня разбудишь.
Валькирия положила голову на его плечо, засияли перед глазами лучистые волосы…
— Когда ты сделаешь выбор? — после долго молчания спросила она.
— Я уже сделал.
— Тогда я войду к Святогору одна.
— А ты вернёшься?
— Вернусь, — тихо обронила она. — Жди меня здесь.
Она подобрала волосы, уложила вокруг головы и, туго обвязавшись платком, стала подниматься на холм по каменным ступеням…
Правительственную комиссию удалось доставить на территорию участка лишь к ночи, причём насильно, под бдительным конвоем, поскольку деловая женщина, кое-как завёрнутая в кусок маскировочной сети, и министр геологии всё время норовили сбежать. Они держались за руки, как дети, несли несусветную чушь, целовались и плакали, и если бы не их положение, можно было бы принять их за двух влюблённых, встретившихся после долгой разлуки. Генерал буйствовал, так что два охранника едва справлялись с ним, кричал, что он немедленно должен отправить экспедиционный корпус, чтобы захватить Панамский канал, и посылал своего офицера за боевым знаменем. Тот и в самом деле готов был выполнить приказ, если бы не громила в камуфляже, в мёртвой хватке повиснувший сразу на обоих. А замминистра здравоохранения и представителя администрации президента пришлось связывать ружейными ремнями и всё время растаскивать из-за острой неприязни друг к другу и агрессивности.
В Манорае остался лишь один Эксперт, которого найти, прочёсывая высокие травы на лугу, не удалось, а вертолёты по-прежнему стояли на площадке мёртвые, впрочем, как и вся остальная техника, включая экспедиционную дизель-электростанцию.
Удивительно, однако охрана и особисты — Ангел и его начальник в чине полковника, оставались в здравом рассудке и твёрдой памяти, возможно потому, что не пили водку и находились на службе. Страшась своего будущего, при этом не теряя надежды, что наутро всё образуется, по крайней мере, проспятся высокие гости, пришли к выводу, что их временное умопомрачение произошло из-за безмерного употребления алкоголя. Особисты заперли их в опустевшем вагоне из-под керна, предварительно расставив там солдатские койки. Никакие уговоры и увещевания не помогали, солидные, облечённые властью и привыкшие к особому, правительственному образу жизни люди за какие-то шесть часов превратились в неуправляемых дикарей. Они требовали свободы, пищи и водки, а оказавшись в заточении и полном мраке, разобрали кровати и начали бить в стены — гул и грохот стоял по всему участку.
Тем временем, после короткого совещания, Ангел велел собрать всех, кто был на участке, в том числе экипажи вертолётов, и стал брать подписки о неразглашении тайны — всего того, что случилось с правительственной комиссией во время прогулки по Манорае. Мужики, солдаты охраны да и пилоты расписывались без всякого нажима, понимая, что происшедшее — это и есть непреодолимые силы природы, не изученные наукой, оттого-то пока и невозможно объяснить, почему они воздействуют на людей избирательно.
Несколько часов подряд вагон-кернохранилище дрожал и раскачивался от бушующих внутри людей, и все попытки усмирить их оказались напрасными. Сначала туда вошёл полковник и через минуту вылетел ни с чем; после него один из охранников внёс ящик минералки и требуемую затворниками водку. Минут на десять стало тихо, и послышался его увещевающий, дипломатичный голос, однако не достиг слуха, ибо на несчастного набросились с железными прутьями от кроватей и забили бы, не окажись на нём сферы и бронежилета. Охранник выполз с переломанными руками и сразу же был отправлен в караульный вагончик под присмотр санинструктора. После этого больше никто не решался войти к членам правительственной комиссии, а полковник запер вагон на сейфовый замок, выставил свою охрану и ключ оставил себе. Ближе к полуночи он отправил по всем дорогам и тропам Манорайской котловины пешие дозоры из числа солдат охраны и рабочих партии — на случай, если объявится или покажется где заплутавшийся Эксперт, а сам взял экспедиционный «УАЗ» — единственную технику, оставшуюся в рабочем состоянии, — и в сопровождении усиленной охраны поехал в Горно-Алтайск.
Грохот в вагоне постепенно стих к часу ночи. В партии никто не спал, из-за отсутствия света сидели впотьмах — разводить костры запрещалось из соображений маскировки — и говорили о чём угодно, только не о случившемся, поскольку видывали виды более впечатляющие. Сидели в вагончиках — охрана правительственной комиссии не разрешала выходить наружу — и ждали развязки. До утра никаких происшествий не было, если не считать, что прилетал огромный филин и около часа кружил над маскировочными сетями, пугая глухим и грозным криком часовых, выставленных по периметру участка.
На рассвете, прячась от недремлющего Ангела, лейтенант Перцев прокрался в конторский вагончик к Ячменному и доложил, что из Манораи пришёл космический мусорщик Баркоша и срочно требует встречи. Старый разведчик-нелегал сразу понял, что вся территория участка находится на особом положении, и соваться под сети не стал. Начальник партии решил, что тот ищет жену, и это счастливая случайность, что отнявший её Зимогор остался жив. Мусорщику ничего не стоило подойти к избушке и расстрелять неверную жену и соперника через окно. Пугаясь того, что может произойти, он прибежал к своему жилищу, покружил вокруг каменного гриба, проверяя, нет ли подвоха, и лишь потом тихонько постучал в окно.
Счастливый безумец тешился с чужой женой в постели, проявляя потрясающую беззаботность — даже двери не запер изнутри! Ячменный вызвал его на улицу и без всякой подготовки объявил, что пришёл Баркоша и надо немедленно перебираться на участок, под прикрытие охраны.
— Нам хорошо здесь, — заявил Зимогор. — Иди отсюда и не мешай!
— Но он может в любой момент явиться!
— Ладно, сходи узнай, что ему надо. И передай: Лаксана лишит его не только памяти, но и разума, если он посмеет к нам приблизиться.
Обескураженный начальник участка отправился на встречу с мусорщиком, который поджидал его в лесу за рекой. Уже совсем рассвело, зашумела стихающая на ночь Манорая и в кронах застрекотали
