сказать, что им руководила не только любовь к шахматам.
Где же искать шахматиста, как не в Центральном шахматноем клубе? И Александр ван дер Лапге направился в привлекательный особняк на Гоголевском бульваре.
Во всяком бизнесе должно быть везение, иначе нет бизнеса!
В большом, со вкусом отделанном зале клуба проходил решающий тур какого-то турнира. И одну из центральных партий, которая демонстрировалась на доске с магнитными фигурами, играл знакомый «маэстро».
Инженер ван дер Ланге осторожно сел на свободный стул в одном из последних рядов. Велико же было его изумление и даже, пожалуй, радость, когда он увидел рядом с собой «заслуженную артистку республики из театра Сатиры», с которой обедал на московской высоте. Он расплылся в почтительной улыбке.
— Вот и хорошо, что вы здесь, — сказала Вика. — Будете мне объяснять, что там происходит, — и она кивнула на доску. — А то все ахают и охают, а я… — и она выразительно боднула крутым своим лбом воздух.
— О, непременно! С большой охотой. Зовите меня Александром Максимовичем, пожалуйста.
Ему очень хотелось спросить у своей случайной знакомой, что привело ее сюда, если она далека от шахмат, но он, с присущим ему тактом, сдержался, решив, что полезнее самому делать выводы из всего, что удается наблюдать.
Александр Максимович изучающе посмотрел на демонстрационную доску. В зале слышался шорох. Зрители вполголоса обсуждали положение в партии. Иностранцу захотелось посмотреть на неравнодушных зрителей, и он сразу увидел впереди себя того самого седого человека, которому маэстро показывал свой этюд со взапмопатом. Александр Максимович наклонился к «артистке»:
— Вам не хочется подсесть вон к тому господину? Он был тогда с нами «на высоте».
Иван Тимофеевич Гусаков решил перед отъездом отыскать здесь, в клубе, Костю Куликова и проститься с ним. Он сразу узнал и Вику, и иностранного туриста и недовольно хмыкнул в седые усы. При этом подвинулся, чтобы те могли сесть рядом.
— Что вы скажете? Как у него? — кивнула на демонстрационную доску Вика.
Там стояла вот такая позиция (10). Черными играл Куликов.
— Мне кажется положение черных безнадежным, — заметил Александр Максимович. — К тому же оба в цейтноте. Не осталось времени на обдумывание ходов. А вы как полагаете? — обратился он к Гусакову.
Иван Тимофеевич молчал, только сопел.
— Ну! — требовательно произнесла Вика и даже толкнула своего пожилого соседа локтем. — Ну же!
— Не понимаю, что тут думать, — размышлял вслух иностранец, — Ведь надо успеть сделать пять ходов. Однако белая пешка неудержимо проходит в королевы.
— В ферзи, — недовольно поправил Гусаков.
— Это даже я вижу, — призналась Вика. — И королю ее не догнать?
Костя Куликов сидел откинувшись на стуле и смотрел куда-то поверх головы противника, который при острой нехватке времени загадочно задумался над очевидным, казалось бы, ходом. Это был очень полный человек с красивыми чертами холеного лица и огненными цыганскими глазами. Из таблички, приколотой к столику, зрители знали, что это мастер Сергей Верейский, партии которого были знакомы Александру Максимовичу по шахматным журналам еще в Канаде.
Вика с трудом сидела на месте.
— Почему он не ходит пешкой? — все спрашивала она.
И противник Кости Куликова наконец сделал ход, щелкнув кнопкой шахматных часов: 35. h4. Вздох облегчения, а может быть, тревоги пронесся по залу. Куликов сразу ответил 35…КрЬЗ и тоже щелкнул кнопкой часов.
— Извините, тут еще покумекать надо, — глубокомысленно заметил Гусаков.
Мастер Верейский небрежно подвинул короля к своей пешке — 36. Kpc1 — и так же небрежно потянулся к часам.
— Ага! — торжествующе процедил сквозь зубы Гусаков. — Страшно стало? Мы своего ферзя с шахом бы поставили. Но…
как это наш Костя доигрался до этакого?
— Ну нет! Позиция еще не труп. Уверен, наш этюдист найдет что-нибудь изобрести.
— Изобрести? — повторил Гусаков и покосился на соседа.
— Посмотрите, извольте посмотреть! — зашептал тот.
Куликов сыграл 36… Кра2.
— Не оставляет его в покое, — заключил Гусаков. — Пешке что противопоставить надо? Известно что — опять же пешку!
— Это справедливо, но мне пока расчет неясен, — усомнился Александр Максимович. — Кажется, белые раньше поставят королеву.
— Ферзя, — раздраженно поправил Гусаков.
— Простите, детская привычка есть вторая натура.
— Первая, — почти огрызнулся Гусаков.
Он нервничал, и Вика ощущала это всем телом. И, может быть, потому сама она не могла совладать с собой, хотя и плоховато разбиралась в происходящем на доске. Да и чего это она так распсиховалась? Кто ей этот длинноволосый юноша? Брат? Сват?
Катя узнает — засмеет!
И все-таки Вика смотрела на демонстрационную доску не отрываясь.
Мастер Верейский невозмутимо двинул пешку к последней горизонтали — 37. h5; b5 — быстро ответил Куликов и встал, смотря на позицию сверху, потом перевел взгляд на большую висячую доску, где демонстратор передвигал длинной палкой его пешку «Ь». Костя словно сверял положение на двух досках.
— От исхода этой партии зависит, наберет ли он норму мастера, — заметил Гусаков. — Ничья ему нужна, как яхте ветер, чтобы в большое плавание выйти.
— Прошу простить, — удивился Александр Максимович. — Я полагал, Куликов уже маэстро.
— По шахматной композиции. А тут он дубль хочет устроить: и по практической игре тоже мастером стать.
— Похвально, весьма похвально. Мне очень импонирует этот молодой человек.
— Вы знаете, и мне тоже! — вдруг выпалила Вика и сердито закусила губу. И вечно ее заносит на поворотах!
Иван Тимофеевич посмотрел на нее с ласковым пониманием.
Мастер Верейский тем временем небрежно передвинул свою неотвратимо рвущуюся в ферзи пешку — 38. h6; b4 — сразу ответил Куликов. 39. h7 аЗ 40. ЬЗ I2 — пожертвовал пешку Верейский; 40…Kpal, — не думая, отказался от нее Куликов. Ходы эти были сделаны так быстро, что демонстратор уже поз/ке стал показывать их зрителям.
— Уфф! — сказал Гусаков и полез в карман за платком, чтобы вытереть лоб. — Все, — сказал он. — Теперь белые запишут свой ход. Партия откладывается.
— Вот как? — разочарованно протянула Вика. — Они не закончат?
— Сейчас мы Костю порасспросим, что он думает, — пообещал Иван Тимофеевич.
Костя Куликов стоял засунув руки в карманы и смотрел, как трудится демонстратор. Потом отошел от столика и оказался среди зрителей. Увидел Вику, обрадовался, засиял. И тут перед ним появился Гусаков.
— О! Иван Тимофеевич! — воскликнул Костя. — Я так обрадовался!
— Вижу, — усмехнулся Гусаков. — Только чему тут радоваться? ферзя сейчас поставит.
Костя многозначительно поднес палец к губам и указал глазами на недовольного шумом длинноносого судью. Он осуждающе посматривал в зал от столика, за которым сидел задумавшись мастер Верейский.
— И чего он думает! — прошептала Вика.
Костя сделал вид, что только теперь увидел ее. Снова расцнел в улнбке:
— Вот не думал!..
