– Я ей вчера звонил, и она сказала, что ей хорошо с бабушкой. Они купаются каждый день и потом ходят в горы собирать цветы. И что у нее появилась подружка Лена, которую она очень любит.
А позавчера он неожиданно для себя пообещал 'супруге':
– На днях я за ней поеду, привезу, и мы во внутреннем дворике 'Веги' устроим детский праздник с огромным тортом-мороженым, а потом поедем кататься по городу на пони.
Галочка на это захлопала в ладоши, захлопала, хорошо зная, что дочь живет в детприемнике 'Веги', расположенном двумя этажами ниже.
Олег отвел глаза от ножки любовницы и, растворившись в потолке, украшенном искусной лепниной, вновь задумался о насущном:
– Какая же, все-таки, эта Смерть? Эта Смерть, с которой я увижусь в конце августа? И не в конце, а точно тридцатого первого, в середине дня, и не где-нибудь, а здесь, в 'Веге-плюс'. Увижусь, чтобы умереть вместе с ней. Что она такое? Просто символ конца? Надуманный символ? Альтер эго, второе Я? Или это действительно нечто, имеющее реальную власть? Ведь говорят же 'Все ей подвластно'? И еще говорят: 'Он ее обманул'. Значит, ее можно провести? Или купить?
Нет, нельзя. Как ее проведешь, как купишь, если она невидима и убивает руками людей, вирусами, сахаром в крови и тромбами в венах? И часто использует случай. И еще вопрос: она одна или их много? У каждого своя?
В семь лет Смерть показалась ему мельком. Взбешенный отец хотел сбросить его с третьего этажа. Оказавшись над бездной, Олег увидел свой конец в образе скорого поезда, мчащегося от черного асфальта в бесконечно равнодушное небо. Мать успела вцепиться в сына, отец ударил ее локтем и остыл.
Олег остался жив, но в скором поезде Смерти его место не осталось пустым. С тех пор он чувствовал, что сидит в нём не живой и не мертвый, сидит и мчится от черной земли к голубому небу. Мчится и мчится.
Год назад на шоссе его машина снесла стальной столб рекламного флажка. Снесла, на секунду превратившись в этот самый скорый поезд.
Брат, сидевший рядом, погиб мгновенно. А он даже не поцарапался. Но долго чувствовал, остро чувствовал, что Смерть везде, что она обхватила его привязными ремнями, чувствовал, что она мертво держит его за горло, и рука ее тянется из самого Олега, тянется из сердца.
Несколько дней он ходил сам не свой, а потом, решив, что Смерть просто требует жертвы за спасение, требует возмещения, привел одного человека, шахтера из Воркуты, в подвал своего дома.
Это было в Кисловодске. Человек был бледен и до смешного костляв. Звали его Варфоломей Степанович. Он не освободил Олега от страшной хватки, но помог кое-что понять.
Оказалось, что скорый поезд, мчащийся от земли к небу – это всего лишь предчувствие Смерти. И что, она сама, скорее всего, у каждого своя. И если подопечный ее умирает, умирает и Смерть. А если умирает она – умирает подопечный. Умирает как земной человек.
Выпустив из жертвы кровь, он почувствовал себя необыкновенно живым. И тут Варфоломей Степанович, бледный, почти неживой, неожиданно воспрянул и задушил его. Нет, смерть этого шахтера задушила смерть Олега. Так ему показалось, перед тем, как он увидел себя в замкнутом темно-сером пространстве.
Темно-серым было все вокруг. Таким одинаково темно-серым, что ничего не различалось. И сам он был темно-серым. Лицо было темно-серым, руки. Все было темно-серым. Он чувствовал свои пальцы, но увидеть их на темно-сером фоне не мог.
А рядом была Она. Тоже темно-серая. Она тоже умирала. Олег пытался рассмотреть ее, свое второе Я, свою половину, пытался приблизиться, помочь. У него получилось. Не сразу, но получилось. Как только его живые еще пальцы на мгновение прикоснулись к ее мертвенно холодным перстам, появился свет.
Его включил двоюродный племянник. Обнаружив дядю в подвале, он сделал ему искусственное дыхание и отвез в реанимацию.
Если бы не он… Если бы не это прикосновение.
3.
Километрах в четырех от Архипо-Осиповки Смирнов остановился. Приютившая его щель называлась Змеиной; на левом ее борту на нескольких площадках, зависших высоко над морем, обитали среди сосен четыре амазонки возрастом от трех до семидесяти лет. Их возглавлял худощавый и степенный молодой человек – отец, муж и зять в одном лице. К пляжу и обратно они перемещались при помощи канатов (в том числе и трехлетняя девочка). Обросшего, небритого и беспалаточного новосела дикая семейка приняла настороженно, но тот этому не огорчился – мысли его были заняты Светой. Он воочию видел ее там, на архипо-осиповском пляже. Всего в часе ходьбы, всего в нескольких километрах…
Он видел ее глаза. Появится в них что-то теплое, когда он встанет перед ней? Или они недовольно сузятся?
Он видел ее руки. Нет, они не потянуться к нему. Они сожмутся в кулаки.
Он видел себя стоящим за балюстрадой и не решающимся подойти.
Наутро он побрился, оделся в чистое и пошел в поселок. Проник в него как разведчик, как партизан. Он двигался, вглядываясь в каждое лицо, в каждое тело. И увидел Свету и сына ее, Рому, оставшись ими незамеченным. Они, дочерна загорелые, лежали на белых пластмассовых лежаках и полусонно читали. Она – Луизу Хей, известную учительницу жить легко, он – Гарри Поттера. Между ними лежала колода карт 'таро'.
Подойти не получилось. Из-за карт. Увидев их, он услышал свой внутренний голос, нет, голос карт:
– Не суйся. На сегодня мы нагадали ей N из соседнего пансионата'.
Купив в поселке вина и продуктов, он вернулся в щель. В обед, когда сидел на берегу, чиня 'резинку' – рыболовную снасть – подошла старшая амазонка. Они поговорили, и Смирнов узнал, что сидеть в этой щели, сидеть ежегодно, ее семейство начало с конца сороковых годов.
Утром его вновь потянуло в поселок.
