это не получилось. Во всех мужчинах вы волей-неволей видите неприятные черты отца. Кстати, ведь это он разбил вам нос?
– Нет, не он. Он просто посадил меня на шкаф и ушел пить пиво. Через час я спрыгнула и ударилась о табуретку.
– Замечательно. Весьма известного и весьма благородного француза, князя Шарля-Мориса Талейрана- Перигора, тоже в детстве сажали на шкаф, и он тоже упал, но сломал не нос, а ногу. И сильно хромал всю жизнь. Мы с вами говорили о мужчинах, говорили, что они в целом красивее женщин, Так вот это еще и потому, что они пытаются как-то восполнить свои физические недостатки. Талейран стал епископом, а потом и министром иностранных дел всех поголовно пожизненных правительств – от королевских до наполеоновских – и всегда был любим и преследуем самыми красивыми женщинами своего времени...
Даша задумалась, о том, что 'болит'. Хирург посидел немного, глядя себе под ноги.
– Что-то у нас очень мало действия, – наконец сказал он, устремляя взор на бутылку. – Может быть, выпьем?
– Давайте. Налейте мне полный фужер. Мы выпьем, а потом вы мне расскажете о себе.
Они выпили. Насладившись диалогом вина со слизистой желудка, Хирург заговорил.
– А что рассказывать? Дед – генерал, его расстреляли в тридцать девятом. Мама с папой пропали в лагерях, жил у бабушки. Выучился, стал неплохим хирургом...
– А спились как?
Хирург посмотрел неприязненно, однако, переломив себя, ответил, скоморошески искря глазами:
– Женщина. Меня сгубила женщина. Пошло сгубила.
Даша посмотрела злорадно. Хирург, глянув на деньги, продолжил:
– Однажды лежала у меня в палате женщина из богатой и весьма известной в мафиозных кругах семьи. Кожа, как у вас, кровь с молоком, гладенькая до глазопомешательства, но пара другая деталей совсем никуда. Оторви, как говориться, да брось. А я тогда был молодой, наглый, ни одну юбку не пропускал да гением себя мнил. А она глазки загадочные мне строила, о богатстве родителей рассказывала, о доме в Лондоне и дворце в Ницце. Так влюбилась, что, в конце концов, намекнула, что если не отдамся ей прямо в палате, то натравит на меня охранников отца с просьбой оставить от меня рожки да ножки. А у меня от одного ее вида все мужские гормоны напрочь скисали, ну и пришлось вкруговую идти. Сказал ей, что был уродцем, и лицо и прочие красивости сделал себе сам. И предложил сделать и ее красивой. Она, естественно, согласилась, и я сделал. В загородном доме ее папаши. У Лоры, так ее звали, были небольшие проблемы с надпочечниками и желчным пузырем, я их починил, потом повозился с полипами в носу. Когда с внутренними причинами было покончено, принялся за антураж. Икры выправил, скулы с ушами поправил, осаночку соорудил. Труднее всего с веками было. Чуть все не испортил, но получилось даже очень ничего, правда, не из русской оперы, а скорее, из китайской. Вы знаете, в лице должно быть что-то неправильное. Абсолютно правильное лицо выглядит искусственным и бездушным. А эти искусственные ее глаза, так притягивали, что отвязаться от них не было никакой возможности.
Хирург говорил вяло, и Даша укрепилась во мнении, что ей рассказывают сказки. Рассказывают, чтобы она продала свой дом, свое имущество, принесла деньги на блюдечке с голубой каемочкой и сказала:
– Вот вам! Режьте мне ноги, делайте из меня Чио-Чио-Сан.
Но все равно в глубине души хотелось все продать. И дом, и имущество. Вместе со своей неприглядностью и убогостью. Продать все. И отдать этому человеку, которому так хочется отдать все.
– Кончилось все очень и очень банально, – продолжал рассказывать Хирург. – Когда я снял с нее повязки, в зобу у меня дыханье сперло. Это было невообразимо. Нет, конечно же, можно было найти девушек, таких же красивых как она, и даже красивее. Но понимаете, человек, который видел ее некрасивость, да что некрасивость, безобразие, не мог не понять, что случилось божественное чудо. Вы представляете, что я чувствовал?
– И она вас бросила, – мстительно хмыкнула Даша.
– Да, конечно, как же без этого?. Но я всласть попользовался ее телом и практически пресытился, когда меня выперли из дома, чтобы привести в него сногсшибательного пуэрториканца.
– И вы спились, потому что попользовались всласть и пресытились? – продолжала язвить Даша.
– Да нет, не из-за этого. Дело в том, что я почувствовал себя богом...
– Богом?
– Да. Вы просто не представляете, что это такое брать глину и делать из нее совершенного человека.
– Это сладко?
– Нет. Не сладко. Вы берете глину и делаете из нее человека. Вы берете глину, которую фиг кто морально достанет, и делаете из нее человека-бога, который страдает...
– Не понимаю... Почему страдает? – Даша отметила, что собеседник пьян и говорит на 'автопилоте'.
– Как бы вам сказать...Понимаете, вот вам есть на что сваливать. На отца, на свою некрасоту, неудачливость. А что делать совершенному человеку? На что ему сваливать?
– Совершенный человек совершенен. У него все хорошо. Он живет в свое удовольствие, он наслаждается жизнью, почетом, узнаванием.
– Все это так. Но совершенного человека нельзя сделать без... без хирургического вмешательства в его мозг. Его нельзя сделать, не удалив часть его мозга.
– Чепуха...
– Да, конечно. Но...
– Погодите, погодите... Как я понимаю, вы и в самом деле были некрасивым?
