– Нить Ариадны, – изрек Смирнов.
– Соломинка для утопленников в бетон, – поправил его Стылый. – Фиг выдержит.
– Скрутим втрое, вчетверо, – приоткрыл глаза Борис Михайлович.
– А что, ты тоже жить хочешь? – делано удивился Смирнов. На него накатывала эйфория. Он начинал верить, что эта дикая и неправдоподобная 'бетонная' история закончится вполне благополучно.
– Хочу, – ответил Борис Михайлович. – Понимаете, я привык. На этом свете хоть и не очень, но все свое. А там, за смертью, одни загадки. То ли рай, то ли лягушкой станешь...
– Ад тебе, дорогой, светит, ад, – так же, как и Смирнов, перешел на 'ты' Стылый.
– Ад тоже весьма непонятная штука, – поджал губы Евгений Александрович. – Вот когда я в аспирантуре учился, посылали нас весной на овощехранилище в Коломну, гнилую капусту разбирать. Так я три дня думал, что околею от запаха. А потом привык и не замечал вовсе. Так, наверное, и в аду. Сначала жарят, потом, когда привыкнешь, в кипятильный цех отправляют, потом еще куда-нибудь, например, в колбасный цех через мясорубку. Перебьемся, короче, не первый раз.
– Ну, ладно, скрутили мы веревки, и что потом? – вернул Борис Михайлович разговор в первоначальное русло. – Удушим друг друга?
– Нет, первой из них я попытаюсь зацепить гвозди, на вас лежащие.
Стылый не договорил: очнулась Мария Ивановна. По ее застывшим глазам было понятно, что она не спала, а была в беспамятстве.
– А мы придумали, как не умереть, – сказал ей Смирнов полным оптимизма голосом.
– Он придумал на вас несгораемый шкаф уронить, – мерзко улыбаясь, разъяснил Борис Михайлович. – Правда, не сказал, как вы из-под него выбираться будете.
– Пусть роняет, выберусь, – прошептала Мария Ивановна, с трудом удерживая голову.
– Нет, вы не понимаете, мадам! Ведь шкаф, если, конечно, он упадет, не сможет превратить в прах всю вашу каменную одежду. По всем видимостям, вокруг ваших рук и ног останутся ее весомые фрагменты. Я сомневаюсь, что с ними вам удастся выбраться и что-нибудь сделать.
Борис Михайлович говорил, надеясь, что у его товарищей по несчастью найдутся контраргументы.
– Пусть роняет... – повторила Мария Ивановна. И заметив, что Смирнов на нее пристально смотрит, склонила голову. Она не хотела, чтобы он видел ее лицо. Синяки под глазами, разбитый нос, губы.
– Они еще хотят ваши бесподобные волосы выщипать, – не отставал Борис Михайлович. Он знал, что может говорить, что угодно – никто не смог бы поставить его на место.
– Будешь измываться, я харкну тебе в личность, – сказал Смирнов, с ненавистью разглядывая иссохшее лицо главы 'Северного Ветра'. – Я далеко харкаю.
– А что я такого сказал? – обиделся Борис Михайлович. – Вы же сами хотели ее волосы использовать.
– Понимаешь, подлый ты человек, – спокойно сказал ему Стылый. – И потому все, что ты говоришь и делаешь, получается с подленьким таким душком, даже если говоришь ты и делаешь без всякой подлой задней мысли.
– Я буду работать над собой, – сказал Борис Михайлович и принялся выдергивать нити из коврового покрытия.
– Так-то оно лучше, – похвалил его Стылый. Глаза его ощупывали коробку гвоздей, стоявшую на бетонной конуре Бориса Михайловича.
– Ты запросто сможешь ее сбросить, – подсказал ему Смирнов. – С помощью нити из ковра.
Не ответив, Стылый начал складывать нить вдвое. Сложив, взял за оба конца и попытался закинуть ее за коробочку. Полтора десятка попыток окончились безрезультатно.
– Вы попробуйте лассо сделать, – посоветовал Борис Михайлович. – Может быть, с ним получится.
Лассо было сделано за несколько минут.
С восьмого раза оно накинулось на коробочку.
Сделав паузу для успокоения, Стылый потащил.
Тишину нарушало лишь шуршание двигавшейся к краю надежды.
6. Кто знает жизнь – не торопится
Тишину нарушало лишь шуршание картона, пока коробочка звучно не упала на затылок Бориса Михайловича, омертвевшего от напряжения.
Гвозди рассыпались.
Глава 'Северного Ветра' нервно засмеялся. Собрав их перед собой в кучку, уставился как Скупой рыцарь на ворох заморских драгоценностей.
Стылый великодушно позволил ему насладиться тщетной, как ему думалось надеждой, и потребовал перекинуть гвозди ему.
Борис Михайлович перекинул.
Дело пошло.
Стылый гнул гвозди, подсовывая их под свой бетон, остальные, включая Марию Ивановну, оживленную надеждой, добывали из ковролина нити и плели веревки. Спустя некоторое время стало ясно, что их не хватит. Три веревки толщиной в мизинец вряд ли смогли бы накренить шкаф, весом более чем в двести
