'Этот запах Петерсен почувствовал тогда в спальне?' В голове крутилась старая пленка. Марино наставил на меня указательный палец и подмигнул: 'Да, черт меня подери!'
Распростертый на лабораторном столе комбинезон примерно пятьдесят шестого размера с вырезанными из штанин кусками ткани, пропитанной кровью...
Убийца тяжело дышал.
– Умоляю вас! – едва слышно произнесла я.
– Заткнись!
– Я могу вам рассказать...
– Заткнись! – Рука стиснула мне челюсти, давая понять, что в состоянии раздавить их, как яичную скорлупу.
Убийца шарил глазами по комнате. Взгляд его остановился на жалюзи, точнее, на шнурах. Я смотрела, как он прикидывает, подойдут ли шнуры. Я знала, для чего они ему. Через несколько секунд убийца перевел взгляд на провод от настольной лампы. Жестом фокусника извлек из кармана что-то белое и заткнул мне рот, убрав с горла нож.
Шея горела и не поворачивалась. Лицевые мышцы окаменели. Я пыталась выплюнуть кляп, пихала его языком, следя, чтобы убийца не заметил моих поползновений, и рискуя захлебнуться собственной слюной.
В доме стояла мертвая тишина. В ушах клокотала кровь. Господи, сделай так, чтобы Люси не проснулась.
Предыдущие жертвы подчинялись приказам маньяка. Перед глазами у меня стояли их багровые мертвые лица...
Я попыталась вспомнить все, что знала о преступнике, извлечь какую-то пользу из этих сведений. Нож лежал в нескольких сантиметрах от меня, поблескивая в свете лампы. Что, если толкнуть лампу? Она упадет, разобьется...
Я была по шею накрыта одеялом и не могла ни рукой, ни ногой дотянуться до лампы. Я вообще не могла пошевелиться. Если бы удалось свалить лампу, комната погрузилась бы в темноту...
Тогда я ничего не увижу. А у маньяка нож.
Я могла бы попытаться заговорить ему зубы. Если бы я могла произнести хоть слово, я бы урезонила маньяка.
У них были багровые лица, шнуры врезались им в шеи...
Всего тридцать сантиметров. Никогда ничего не находилось от меня дальше, чем мой револьвер.
Преступник не знал о револьвере.
Он нервничал, дергался. Похоже, он пришел в замешательство. Шея у него побагровела и взмокла, он тяжело дышал.
Маньяк не смотрел на мою подушку. Он оглядывал комнату, но не смотрел на подушку.
– Только дернись! – предупредил он, тронув мое горло острием ножа.
Я уставилась на него широко открытыми глазами.
– Тебе понравится, сучка. – Ледяной шепот, казалось, шел из преисподней. – Я кое-что приберег на десерт. – Белая пленка на месте рта прерывисто пульсировала. – Ты хотела знать, как я это делаю? Специально для тебя я устрою реалити-шоу.
Этот голос мне явно знаком.
Моя правая рука осторожно продвигалась. Где же револьвер? Правее или левее? А может, прямо под моим затылком? Я не могла вспомнить. Я не могла думать! Он сейчас срежет шнуры с жалюзи. Лампу он не тронет: лампа – единственный источник света. Выключатель для люстры находится у двери. Убийца смотрел на выключатель, не задействованный в его жутком спектакле.
Я продвинула правую руку еще на два сантиметра.
Маньяк бросил на меня быстрый взгляд, затем снова перевел глаза на жалюзи.
Моя правая рука была у меня на груди, почти у правого плеча, под одеялом.
Край матраса спружинил – это маньяк поднялся с кровати. Пятна у него под мышками стали еще больше – выродок взмок как мышь.
Он смотрел то на выключатель у двери, то на жалюзи и раздумывал, что предпринять.
Все случилось очень быстро. Я коснулась холодной рукояти, я схватила револьвер, я скатилась на пол вместе с одеялом. Я взвела курок и резко выпрямилась. Ноги запутались в одеяле. Мне показалось, что все эти действия произошли одновременно.
Я не могла вспомнить, что делала. Я не могла вспомнить, как я это делала. Возможно, я лишь подчинялась инстинкту. Палец был на курке. Руки так тряслись, что я едва удерживала револьвер.
Я не помню, как выстрелила.
Я только слышала собственный голос.
Я кричала на убийцу:
– Ты, козел! Козел вонючий!!!
Я не могла остановиться. Револьвер в моих трясущихся руках тоже трясся. Весь мой страх, вся моя ярость выплескивалась в ругательствах, которые, казалось, изрыгал кто-то другой. Я кричала, чтобы маньяк