В тот момент когда его накрыл солнечный свет, гримуар захлопнулся и начал падать обратно на башню. И многие из наблюдателей вдруг осознали, что на них летит самая магическая штуковина на Диске.
Чувство блаженства и братской любви испарилось вместе с утренней росой. Ринсвинд и Двацветок были отброшены в сторону ринувшейся вперед толпой – люди толкались и пытались взобраться друг другу на плечи, протягивая к небу руки.
Октаво приземлился прямо в центре орущей толпы. И что-то хлопнуло. Это был решительный хлопок, хлопок, исходящий от крышки, которая в ближайшее время не собирается открываться вновь.
Ринсвинд посмотрел между чьих-то ног на Двацветка.
– Знаешь, что будет дальше? – ухмыляясь, спросил он.
– Что?
– Думаю, когда ты откроешь Сундук, там не окажется ничего, кроме твоего белья.
– О боги.
– Мне кажется, Октаво может сам позаботиться о себе. По правде говоря, Сундук – самое подходящее для него место.
– Наверное. Иногда у меня возникает такое чувство, будто Сундук все-все понимает.
– Я догадываюсь, что ты имеешь в виду.
Они подползли к краю клубящейся толпы, поднялись на ноги, отряхнулись от пыли и направились к лестнице. Их уход никто даже не заметил.
– Что там сейчас делается? – спросил Двацветок, попробовав заглянуть через людские головы.
– Похоже, они пытаются поднять крышку при помощи рычага, – ответил Ринсвинд.
Они услышали короткий хлопок и вопль.
– По-моему, Сундук просто млеет от такого внимания, – заметил Двацветок, когда они начали осторожно спускаться по лестнице.
– Да, наверное, ему стоит почаще выходить из дома и встречаться с людьми, – кивнул Ринсвинд. – А я покамест пойду хлопну пару стаканчиков.
– Прекрасная идея, – одобрил Двацветок. – Я бы тоже чего-нибудь выпил.
Когда Двацветок проснулся, время близилось к полудню. Он никак не мог вспомнить, почему он спит на сеновале и почему на него наброшена чья-то чужая мантия, но проснулся он с одной идеей, занимающей все его мысли.
Ему показалось жизненно важным сообщить о ней Ринсвинду.
Скатившись с сена, он приземлился на Сундук.
– А, ты здесь? Надеюсь, тебе стыдно за себя.
Сундук изобразил полное недоумение.
– Ладно, я хочу причесаться. Открывайся, – приказал Двацветок.
Сундук услужливо откинул крышку. Двацветок порылся среди мешочков-коробочек и, найдя наконец гребень и зеркало, частично поправил урон, полученный за минувшую ночь.
– Полагаю, ты не соизволишь рассказать мне, что ты сделал с Октаво? – пристально посмотрел он на Сундук, закончив прихорашиваться.
Выражение Сундука точно описывалось словом «деревянное».
– Ну и пожалуйста. Пошли.
Двацветок выступил на солнечный свет, который был слегка ярковат по его нынешним запросам, и бесцельно побрел вдоль улицы. Все казалось свежим и новым, даже запахи, но, похоже, мало кто из жителей успел подняться с постели. Ночь выдалась долгой.
Он нашел Ринсвинда у подножия Башни Искусства, где тот надзирал за работой бригады, соорудившей на крыше некое подобие крана и опускающей на землю каменных волшебников. Ринсвинду в этом деле помогал орангутан, но Двацветок пребывал не в том настроении, чтобы удивляться чему бы то ни было.
– А их можно превратить обратно? – полюбопытствовал он.
Ринсвинд оглянулся.
– Что? А, это ты. Нет, скорее всего, нет. Тем более что беднягу Верта уронили. С пяти сотен футов на булыжную мостовую.
– И что ты намерен предпринять?
– Из него получится славный сад камней.
Ринсвинд повернулся и помахал рабочим.
– Ты выглядишь очень бодро, – с легким оттенком упрека заметил Двацветок. – Ты что, совсем не ложился?
– Забавно, но я не смог заснуть, – отозвался Ринсвинд. – Я вышел подышать свежим воздухом и обнаружил, что никто не знает, что делать. Тогда я вроде как собрал народ, – он указал на библиотекаря, который пытался держать его за руку, – и начал все организовывать. Прекрасный день, правда? Воздух как вино.
– Ринсвинд, я решил…
– Знаешь, мне кажется, я мог бы поступить в Университет заново, – оживленно перебил его Ринсвинд. – Думаю, на этот раз мне удастся добиться своего. Я прямо вижу, как вступаю в схватку с магией и добиваюсь на выпускных экзаменах ошеломительного успеха. Говорят, если закончить учебное заведение с отличием, то заработать себе на жизнь очень легко…
– Это хорошо, потому что…
– К тому же теперь, когда все крупные местные шишки украсили собой крыльцо, наверху освободилась куча мест…
– …Я уезжаю домой.
– …Смышленый парень, повидавший мир, может… что?
– У-ук?
– Я сказал, что уезжаю домой, – повторил Двацветок, ненавязчиво и вежливо отпихивая библиотекаря, который порывался искать на нем вшей.
– Куда домой? – изумленно спросил Ринсвинд.
– Домой, домой. В мой дом. Туда, где я живу, – застенчиво объяснил Двацветок. – За море. Ну, ты знаешь. Откуда я приехал. Пожалуйста, прекрати.
– О-о.
– У-ук?
Наступило молчание.
– Понимаешь, – добавил Двацветок, – прошлой ночью мне пришло в голову, я подумал, в общем, путешествовать – это, конечно, прекрасно, но можно получить массу удовольствия от сознания, что ты где- то побывал. Ну, наклею картинки в альбом, буду вспоминать…
– Правда?
– У-ук?
– О да. Можно сколько угодно носиться по свету и посещать всякие города, но главное – отправиться потом туда, где у тебя будет возможность вспомнить ту кучу вещей, которые ты повидал. Ты нигде не побываешь по-настоящему, пока не вернешься домой. Кажется, я именно это имел в виду.
Ринсвинд прогнал эту тираду у себя в голове. Во второй раз она не стала понятнее.
– О-о, – повторил он. – Что ж, хорошо. Если ты так на это смотришь… И когда же ты уезжаешь?
– Скорее всего, сегодня. В гавани наверняка найдется какой-нибудь корабль, которому будет со мной по пути.
– Ты прав, – неуклюже согласился Ринсвинд.
Он посмотрел себе на ноги. Взглянул на небо. Прочистил горло.
– Мы кое-что пережили вместе, а? – сказал Двацветок, подталкивая его в ребра.
– Ага, – подтвердил Ринсвинд, выдавливая на лицо некое подобие улыбки.
– Ты случаем не расстроился?
– Кто? Я? – возмутился Ринсвинд. – О боги, нет, конечно. У меня еще тысяча дел.
