взяли за руку, потянули обратно и завели в дверь. Он не сопротивлялся. Сначала это была рука той, о которой, как ему казалось, он мечтал всю свою жизнь. Потом его обнял Тарас, сказал: «Ну здравствуй Петр. Вчера мы почувствовали, что ты – где-то близко». Взяв за плечи, он провел его в большую гостиную с открытой на балкон дверью и усадил в кресло. Появился семейный альбом.
«Как-то Тарас показал мне фотографию, на которой вы – вместе, – говорила Светлана. – Он много рассказывал мне о вас. Когда я спросила, почему же вы не даете о себе знать, он ответил, значит так надо, но если со мной что-нибудь случится, он обязательно явится. Звучало, как в сказке. Но, именно так все и вышло, когда его похитили!»
Галкин молчал. Он, вдруг, ощутил себя стариком, не помнящим слов, но природа этой забывчивости объяснялась не амнезией, а отсутствием необходимости помнить слова, если их смысл, то есть сами понятия, образно выражены незвуковым способом. По сути, слова – шелуха, пустой шелест, делающий мысль вязкой и зачастую искажающий смысл.
Перебирая фотографии, Петр вздрогнул, заметив фото молодой девушки и, молча, указал на него. «Моя сестра Маша, – умерла при родах шесть лет назад. – Объяснила Светлана. – Она жила тогда с мамой, отдельно от нас, в городе, где Тарас проходил службу. Я туда приезжала и познакомилась с ним. А потом уж мы встретились здесь, в Питере».
«Значит, я был прав», – подумал Петр и указал на фото Алеши.
«Да, это и есть ее сын, – объяснила Светлана. – Сколько мама не добивалась, Мария так и не назвала имя его папаши, – все отшучивалась, „Святой Дух“. А после Машиной смерти, мы, усыновили Алешу. Из-за травмы Тараса, „своих“ – у нас не было.».
Петр указал на фото, где он был вместе с Бульбой и на фотографию мальчика.
«Ты все правильно понял: это – твой сын, – вдруг, резко сказал Тарас. – Мы сами только два года назад догадались: Алексей стал не просто похож на тебя, у него проявились твои задатки. Тогда я вспомнил, однажды, без моего ведома, вернее, на зло мне, тебя отправили в увольнение».
Петр тем временем думал, не отстегни он тогда фал парашюта перед прыжком, не отдалился бы он от Тараса и не допустил бы, чтобы тому нанесли увечье. Тогда бы не было ни увольнения, ни встречи с Ней, ни рождения сына ни гибели «Чуда». Как знать? Быть может, лучше было бы всем.
«А, ты хорош, – ворчал Тарас. – Натворил дел и даже не интересовался последствиями!»
Петр молчал, перебирая карточки. Во рту и в глазах было сухо. Плакать он больше не мог, словно выплакал за ночь весь «лимит слез».
Светлана вмешалась: «Чего ты на человека напал! Ну, поинтересовался бы он, – ты думаешь, это что- нибудь изменило»? Галкин нашел фотографию, где были Тарас и Светлана. И показал ее вместе с фото Марии.
– Вот видишь, он все объяснил: он думал, что я и Мария – одно и тоже лицо и решил не вставать у тебя на пути.
Тарас побледнел.
Галкин поднялся из-за стола, положил руку ему на плечо, как бы сказав, «Все в порядке», шагнул к раскрытой двери балкона и вышел к перилам, будто ища глазами Алешу, и в этот момент почувствовал сумасшедшую боль. В спине, подобно нарыву пульсировало нечто, что старая женщина-врач назвала «кифозом». Что-то незримое коснулось лица, приподняло его подбородок. Открылись торжественные «проспекты» небес. Вдаль текла синева, а оттуда надвигались предвестия-сполохи.
Такая красота струилась над городом, что у Пети захватило дыхание. Вцепившись в перила, ощущая, как, распрямляется «столб» позвоночника, он, вдруг, почувствовал облегчение. За спиной с нежным шелестом, заполняя балкон и часть комнаты, раскрывались белые крылья.
И вдруг, зашумев, они вынесли Петю из темной дыры к зовущему небу. Он был спокоен, оставляя сиротку в надежных руках. Впереди, среди сполохов он уже различал «свое Чудо» и рядом – другую прекрасную птицу, образ которой, не ясно откуда, хранил в своей памяти все эти годы. Белые крылья, как паруса, несли их встречным курсом к нему.