29 июля
1. Антипин К. В. — 2,3 га.
2. Фролов В. М. — 1,8 га.
30 июля
Опять Фролов рядом с Антипиным, и опять цифры…
А это? Ну, уж это черт знает что!
Антипин — 2,9 га, Фролов — 3,4 га.
Или это в тот день, когда он обскакал Кузьму? Было такое — сам Кузьма говорил…
1 августа
Погас огонь. Володька дул в дотлевающую шасту, дул до слез, чиркал отсыревшие спички — всё напрасно. Тогда, страшно волнуясь (не прочитает самого главного), он сунул в обуглившуюся массу весь коробок. Целая вечность прошла, пока вспыхнуло пламя.
1 августа…
1. Антипин К. В. — болезнь.
Правильно! Болел Кузьма. Вот человек — все начистоту, без утайки.
2. Фролов В. М. — 1,2 га.
Сбоку крупно: «С полудня валял дурака».
Что ж, вздохнул Володька, и это правильно.
За последний день против его фамилии стояли два слова: «Злостная симуляция!»
Внизу подпись: К. Антипин.
Потом приписка:
«Т. председатель. Сено гниет. Срочно гони бригадира с гуляками».
И больше ничего. Ни единого слова!
Володька въехал в деревню вечером. В домах на всю улицу светились огни, из раскрытых окон летели песни, веселые голоса. В теплых новорожденных лужах, нежась под мелким сыпучим дождиком, плескались ребятишки.
Заслышав топот коня, они лягушатами рассыпались по сторонам.
Володька, насквозь мокрый, ни на секунду не выпуская руки из-за пазухи, — в ней он держал самое дорогое сокровище на свете! — проскакал к правлению колхоза.
Лихо вбежав в контору, он выпалил с порога:
— Я сводку привез от Кузьмы Васильевича!
— Сводку? Ты бы еще ночью привез. Передай Антипину: в следующий раз за такие дела по партийной линии взгреем. Понял?
И председатель, даже не взглянув на сводку, которую бережно положил перед ним на стол Володька, схватился за ручку телефона.
«В район звонит, — подумал Володька. — Видно, начальство крепко намылило шею». Эх, много бы он дал сейчас, чтобы хоть одним глазком посмотреть, какое лицо у председателя будет, когда он сводку начнет читать! Но нельзя же, в конце концов, быть таким мальчишкой! И Володька, в последний раз взглянув на грязный, измятый листок — поаккуратнее надо было, — вышел.
На крыльце перед доской показателей он остановился.
Справа — общие цифры по бригадам, а слева поименно выписан каждый косильщик. Почетно! Недаром председатель на собрании назвал косильщнков сенокосной гвардией. И вот в эту гвардию завтра впишут его. А нуко, потеснитесь маленько. Дайте человеку встать на свое место…
Вдруг где-то совсем близко вспыхнула задорная частушка. Володька птицей взлетел на коня.
Нюрочку он узнал сразу-по лакированным сапожкам, блеснувшим в освещенной луже.
Поравнявшись с девушками, Володька вздернул коня на дыбы.
— Нюра, я там сводку привез!
— Чего? — рассмеялась Нюрочка, показывая свои белы зубки.
— Я говорю, сводку привез.
— Вот обрадовал. Не видала я сводок.
«Ничего, Нюрочка, — мысленно шептал Володька, провожая ее глазами. Посмотрим, что завтра запоешь».
Прибежит к председателю: «Тут ошибка, Евстигней Иванович. Антипин все перепутал. Володьке свое приписал».
Э, нет, Анюточка, не ошибка. Ничего не поделаешь, придется тебе в свои книги вписывать, да еще и на стенку вывешивать. И это даже хорошо, что в сводке про лодырничанье сказано. По крайности поверят.
— Володченко, ты ли это?
Володька оглянулся. К нему, выписывая пьяные восьмерки, медленно приближался Никита. Рубаха выпущена из штанов, ворот расхлестнут…
— Никита, я сводку привез! — с прежним задором крикнул Володька.
— Сводку? А я думал, водку, — пьяно сострил Никита.
Володька разъярился:
— Это почему вы не приехали? Смотри, старая киса, мы тебя с Кузьмой Васильевичем выведем на чистую воду.
Ты у нас еще попляшешь…
Никита так и остался стоять с разинутым ртом посреди дороги.
— А что, в самом деле, — горячился Володька, погоняя коня. — Там сено гниет, а он гулянку развел. Нет, с этими порядочками надо кончать. Вот общее собрание будет, и он первый шумнет: хватит, побрнгадирил. Антипина предлагаю.
Собственно, заезжать к жене Кузьмы было незачем.
Кузьма ничего не наказывал. Но как это? Напарник приехал с сенокоса имимо. Не годится!
Марья, жена Кузьмы, худая черноглазая женщина на сносях, подтирала тряпкой пол. На полу были расставлены тазы, и в них с потолка капало.
Ребятишки — славненький такой бутуз, весь в Кузьму, и заплаканная девчушка-сидели на печи.
Володька подмигнул мальчику, сказал:
— Марья, Кузьма Васильевич поклон наказывал. Посмотри, говорит, как там мои…
— Поклон? — Марья тяжело выпрямилась. — Черт ли мне в его поклоне! Лучше бы он вместо поклона избу перекрыл. Утонули — живем.
— Понимаешь, — начал разъяснять Володька. — Он партейный…
— А партейному-то дом не нужен? Все как люди, а он… Ну уж, я ему задам…
— Ну, ты губы-то не очень!..
— Что?
— Я говорю, губы-то подожми. Муха залетит. Мужик у тебя золото, а ты против него ворона бесхвостая. Понятно?
Дома матери не было. На столе записка, крынка молока и граненый стакан, прикрытый ячменной лепешкой.
