На суше и на море. Выпуск 5 (1964 г.)
Евгений Иорданишвили. РУБИН БОГДЫХАНА
Граждане, без четверти четыре, сейчас будем проветривать помещение.
Немногочисленные в этот день посетители библиотеки Академии наук, радуясь внеплановому перекуру, покидали читальный зал. Я не вышел и, нарушая правила, украдкой начал курить в форточку.
Вот уже вторую неделю не давала мне покоя эта старинная карта Памира. Она была необычайно правильна, намного лучше классических карт своего времени. И видно было, что делал ее не картограф и не путешественник, а просто хороший охотник или умный воин, проведший там, может быть, большую часть своей тревожной жизни. Но дело было совсем не в карте. Мало ли их хранится в архивах картографического фонда одной из крупнейших научных библиотек мира. На обороте карты аккуратно тушью и, по-видимому, кисточкой был нарисован восьмиконечный православный крест и написано:
Карта имела реестровый номер и приложенную к ней объяснительную записку: «Найдена оная 1894 года июня 17-го дня в языческом святилище Эли-Су, что в восточной части Памира, в 45 верстах от укрепления Пост Памирский, экспедицией Императорского Русского Географического Общества». И подпись: штабс-капитан Серебренников. А ниже приписка витиеватым департаментским почерком: «В свертке из пергамента вместе с оной обнаружен рубин чистой воды весом 118 карат, каковой был сдан в казну Его Императорского Величества».
Какими неведомыми путями попал на Памир в конце средних веков русский Степан? Какая цель была у него, кто его страждующие друзья и, наконец, что за змеиное гнездо? А непонятный знак в углу? Все это были праздные вопросы. Карта не летопись и не дневник, она ничего не скажет. На этой карте черным пунктиром был нанесен чей-то путь, может быть, им и шел Степан. Он начинался на Восточном Памире, в верховьях реки Каразоксу, и проходил через место, где и сейчас еще стоит одно из древнейших святилищ Памира - Эли-Су. А дальше карта была оборвана, и путь упирался в ее полуистлевший край. Он шел к югу. Может быть, в Индию? Бесполезные и беспочвенные гадания…
Я сдал в архив случайно попавшую ко мне папку с картами «Ханств Бухарского и Хивинского» и продолжал готовиться к кандидатскому экзамену по этнографии и истории племен пушту.
Прошло два месяца. Экзамен я сдал, но карта так и не выходила из ума.
Мне удалось узнать, что в верховьях реки Каразоксу несколько столетий назад были рубиновые копи - тайные разработки правителей Синьцзяна. Теперь ясно было, где начинался пунктир на карте и почему у Степана был с собой рубин. Непонятен был пририсованный зигзаг - отклонение от намеченного пути почти в двести километров. И это в обход мест, где вполне можно было пройти даже в те времена. Но обход - это мелочь. Покров неизвестного по-прежнему висел над всей этой историей.
Древнеиндийские философы утверждали, что силой воображения можно по малому числу фактов воссоздавать события прошлого. В наше время за решение этой полуфантастической задачи берутся историки в содружестве с электронными машинами. Вероятно, способность производить десятки тысяч комбинаций в секунду и поможет машинам выбрать наиболее логичный вариант разгадки нераскрытых тайн древности. И все же трудно поверить, что двоичный код положит на перфокарту миллионы безвестных судеб и трагедий.
У меня нет машины. Но мне надо попытаться проследить всего одну судьбу. Мой мозг неуклюж перед гудящими блоками электронного гиганта. И все же я могу потягаться с ним. Я могу поставить себя на место того человека и приложить его факты к себе. Скупые факты и суровая тонкая тропка - водораздел между жизнью и смертью, по которой шел он, - помогут мне сделать попытку заглянуть в неведомое.
Я сижу у стола. Глубокая ночь. Передо мной копия обрывка карты и современная схема ущелья Каразоксу.
Здесь начинался его путь… Пачка сигарет почти опустела… Сизый дым плотными волнами ходит по комнате, превращаясь постепенно в мокрый холодный туман…
…Мокрый холодный туман опустился над ущельем. Беснующиеся грязно-серые воды реки лизали края рваного облака, и весь мир, казалось, погрузился в один гигантский котел, где нет границы между воздухом и водой, между водой и скалами, между скалами и людьми. Да, людьми. Как и везде в мире, здесь тоже есть люди. Высоко над уровнем реки в почти отвесной скале зияют темные дыры. Из некоторых тонкой струйкой стекает в реку мутная вода. Узенькая тропка, искусно спрятанная в складках ущелья, ведет к этим кротовым норам. Это тайный рудник богдыхана Срединного царства[2]. Раз в год маленький караван из трех верблюдов и нескольких особо доверенных людей, пройдя древней караванной тропою через Таримскую впадину и головокружительные кручи Гездарьи, останавливается на пороге голубых льдов. Молчаливые люди спускаются сверху. Один из них несет небольшой ящичек. Два начальника показывают друг другу фирманы с тайными знаками. Затем содержимое ящичка бережно перекладывается в несколько карманов, незаметно сделанных под кожей верблюжьих горбов. Через полчаса в полном молчании караван уходит обратно в свой тяжелый многомесячный путь. Молчаливые люди недолго провожают его взглядами. Они поворачиваются и, ловко помогая себе копьями, начинают подъем по леднику. И снова остается равнодушное солнце на синем небе, и белые льды, переходящие в черные камни.
Тихий, монотонный звон раздается внутри скалы. Позеленевший от сырости колокол возвещает о конце двенадцатичасовой смены. Почерневшие согнутые фигуры выползают из дыр и, пересчитываемые надсмотрщиками, медленно, стараясь хоть лишнюю минуту побыть на вольном воздухе, двигаются и более широкой дыре. За ее черным зевом три выдолбленные пещеры. В самой дальней проходят следующие двенадцать часов их жизни. Когда-то великий богдыхан повелел ссылать на этот рудник (откуда еще ни один человек не возвращался) опасных преступников и вольнодумцев. Но преступники и особенно вольнодумцы часто бывали отважны и не хотели заживо умирать, добывая богатства богдыхану. После двух или трех дерзких побегов, когда с большим трудом удавалось настичь и убить беглецов, было решено использовать рабов,
купленных на знаменитых базарах в Самарканде и Бухаре.
Шли годы, десятилетия. Иногда из корзины, в которой спускали пустую породу в реку, выбрасывался длинный предмет, завернутый в лохмотья. Это не грозило раскрытием тайны рудника. Бешеные воды реки, дробящиеся о камни, уже через три-четыре километра превращали труп в ничто. И снова колокол звал на работу, и темных согнутых фигур было уже на одну меньше.
Раз в год приходила новая партия рабов с завязанными глазами, восполняя убыль…
Но и в этих грязные холодных штольнях, где никогда не разводили огня из-за сырости и недостатка кислорода, горели искры свободы. Наутро готовился побег. Это был необычный побег, когда, обезумев от невыносимого труда и медленного угасания, человек бросался в реку, тщетно надеясь выплыть ниже по течению, или пытался подкупить часового на тропе бесценным рубином, утаенным от надсмотрщика. Нет, это был смелый и продуманный побег, когда убежавший должен был добыть свободу для всех. Поэтому в подготовке принимало участие много рабов.
Необычен был не только замысел побега, но и человек, который шел на это. Это был чужой человек из далеких северных стран. Он поклонялся чужому богу, чей непонятный символ всегда висел у него на груди.
