На мой стук из калитки вышел пожилой мужчина.
— Вам кого?
— Я с Арефом... Незнакомец помолчал.
— Входите. А где он?
— Идет...
Хозяин провел меня в дом. На полу просторной комнаты, скрестив по-восточному ноги, сидело несколько человек. Мой приход, видимо, прервал беседу. Я поздоровался с каждым из них за руку. Отнеслись ко мне приветливо.
Вскоре пришел Ареф.
— Фейзмамед, мне кажется, что в Мешхеде я кого-то сильно заинтересовал,— поприветствовав всех, сказал он.
— Что-нибудь случилось?— всполошился человек, встретивший меня у калитки.
— Как тебе сказать!.. Случиться вроде бы ничего и не случилось, но я замечаю: кто-то бродит у моего дома. А иногда и на улице сопровождает меня легкая тень...
— И сейчас было замечено?
— Похоже... Скажи ребятам, пусть на всякий случай проследят.
— Попробуем,— и Фейзмамед вышел.
Среди сидящих на полу я вижу знакомого — отца моего друга детства Аскера. Мы знакомы с ним по Кучану. Помню, там он был подпольным лектором. По всему видно,— он меня не узнал. Да и не мудрено: видел он меня мальчишкой.
- Рад встрече с вами, дядя Ага-Баба! Как поживает
Аскер и тетя Гульчехра?
- Аскер, говорите,— Ага-Баба несказанно удивлен.— А откуда вы знаете их?
— И вас я видел в Кучане. Вы были тогда с Мирзой-Мамедом. Знаю тетю Гульчехру и Аскера... Я из Бодж-нурда. Зовут меня Гусейн-кули, я сын Гулама... Мы с вами жили по соседству.
— Вах-эй!— радостно воскликнул Ага-Баба.— Гусейн-кули! Гусо-джан! Вот никогда бы не узнал тебя в такой форме!
На лицах присутствующих веселое возбуждение.
— Не просто Гусейнкули,— вставляет Ареф,— а Гусейнкули-хан-ождан. Наш товарищ по борьбе. На него, на его друзей и на хорасанскую жандармерию партия возлагает большие надежды.
— Помощники хорошие!— Ага-Баба обнимает меня за плечи,— Заходи к нам, Гусо-джан. Завтра же заходи. Я расскажу, как разыскать нас...
— А чем сейчас занимается Аскер?— спросил я.
— О! Аскер тоже военный.
— Он служит?
— Да. Адъютантом у Таги-хана.
Вах-вах, так вот почему мне показался знакомым адъютант генерала! И как же сразу я не узнал Аскера...
— Итак, друзья,— заговорил ровным, но как всегда твердым голосом Ареф,— Гусейнкули-хана вы теперь все знаете. У него один из самых ответственных и опасных участков борьбы.— Ареф обратился ко мне.— Дорогой Гусейнкули, эти люди всегда придут к тебе на помощь. Они верные твои друзья в Мешхеде.
В тот же вечер я познакомился с редактором «Бахара» Ахмед-Бахаром, с друзьями Арефа по подполью Мирза-Аликпер-Саркашик-заде, Мирза-Абдулкадер-Сабзивари, Тагири-Джами и другими. Всех этих людей объединяет лютая ненависть к заморским поработителям иранского народа, мечты о светлой и радостной жизни в родной стороне. Чувства эти были настолько остры и сильны, что каждый из подпольщиков готов был на любые жертвы, даже смерть.
— Друзья!— сказал собравшимся Ахмед Бахар,— мы решили в ближайшие дни усилить выпуск прокламаций в два-три раза. В основном они пойдут в воинские части. Ваша задача, дорогие Сейд-Гусейн- хан и Гусейнкули-хан, позаботиться о том, чтобы наше призывное слово дошло до солдат.
Сейд-Гусейн-хан присутствовал тоже здесь. Это был молодой человек в форме лейтенанта жандармерии.
— Мы всегда готовы!— Сейд-Гусейн-хан держался подтянуто, бодро.— Будут, конечно, трудности, и я прошу учесть то обстоятельство, что численность жандармских войск день ото дня растет. Но это происходит не только за счет бедняков. Жандармскую форму уже носят Тадж-мамед-хан-курд, один из видных кучанских богатеев, а также Барат-Али-хане-Хафи, Абдулла-хане-Барбари. И все они имеют высокие чины.
— Но не столько они сами страшны,— вставляет Ахмед-Бахар.— Больше надо опасаться их ставленников. Тех, кто под видом дайханина пришел в армию. Вот кто может крепко навредить! С самими ханами даже проще: их как облупленных знает весь Хорасан.
— Какие будут предложения?— спрашивает Ареф.
— Нужно установить за каждым ненадежным человеком наблюдение,— предлагает Сейд-Гусейн- хан.— Выясним: с кем они общаются, а потом возьмем под контроль. После этого и соответственная обработка ненужных лиц.
— А если кое-кого убрать?— тихонько вопрошает кто-то в углу.
— Потребует обстановка— можно и убрать,— соглашается лейтенант.
Покидаем дом Фейзмамеда глубокой ночью. Мешхед, утомленный дневным гамом, спит.
Уходим по одному, ради предосторожности.
...Третий кавалерийский эскадрон закончил дневные занятия. Уставшие, злые «волки» возвращаются в казармы — положен час отдыха.
— Господин ождан, разрешите отлучиться в город? — слышу я знакомый голос.
— Нет, Аббас, не пойдешь. Мне надо пойти.
— И вчера ты, и сегодня...
— Так нужно,— строго обрываю я ненужный разговор.
— Я постараюсь увидеть Аскера и Гульчехру-ханым.
— Пойдем вместе.
— Нельзя. Вам с Рамо в эскадроне дело есть.
Аббас заметно обижен. Но я знаю: в глубине души он все-таки понимает меня. Я иду к другу детства, и он рад вместе со мной.
— Пусть будет так,— соглашается Аббас.— А передать наш привет Ага-Баба, Гульчехре-ханум и Аскеру ты не забудешь?
— О чем ты спрашиваешь! Скажи-ка лучше, как у нас с листовками?
— Я все распространил, а Рамо сейчас в соседней казарме...
Друзья не теряют рремени.
...В Мешхед пришла настоящая весна. Утонули в буйной зелени улицы и проспекты города. На Бала- хиябане цветут розы. Их запахи плывут по всему Мешхеду.
Улицы города в этот предзакатный час особенно многолюдны и оживленны. Кому захочется в такой чудный весенний вечер сидеть дома.
Люди тянутся группами и в одиночку. У всех возбужденные, улыбающиеся лица. А может быть все это мне лишь кажется? У меня так радостно на душе.
Вот и дом Ага-Баба. Стучусь. Калитка распахивается очень быстро, словно моего стука тут давно ждут. Ну, конечно же, ждут! Передо мной стоит Аскер. Улыбающийся, счастливый. Теперь-то мы узнали друг друга.
— Гусо-джан!
— Аскер!
Мы крепко обнялись.
— В управлении я часто слышу твое имя. Сам Таги-хан то и дело повторяет: «Гусейнкули-хан-ождан! О, этот проворный Гусейнкули-хан-ождан!»,— Аскер с ног до головы осматривает меня, словно глазам своим не верит, и без умолку говорит: — Но разве я мог подумать, что это ты. Бедный Гусо из Боджнурда
