опустились на ее колени.
Мадам быстро убрала цепочку обратно под кофту, но даже мгновения оказалось достаточно, чтобы Марго узнала ключи… Один был от потайной двери, второй от банковской ячейки.
В этот миг она поняла все! Мелкие разрозненные кусочки фактов сложились в сплошной узор, образовав картину преступления.
Марго подняла лицо, взглянула в уставшие глаза Мадам и спросила:
– Это вы убили Афу?
Та медленно опустила веки, и из-под коротких белесых ресниц потекли слезы.
– Я так и думала… – прошептала Марго.
– У меня не оставалось выбора… Я не могла ей позволить ограбить моего Мотю.
– Вы позаимствовали у Саши пистолет, ведь так?
– Да.
– А потом, убив Афу, вернули… И чтобы он ничего не заподозрил, начали к нему приставать…
– Пока он отбивался от меня, я незаметно положила пушку на прежнее место.
Мадам встала, достала из шкафчика какие-то таблетки, бросила в рот две штуки, запила минералкой. Затем отставила бутылку, взяла в руки расческу, пригладила волосы. Руки ее мелко подрагивали, но слезы высохли, и лицо стало спокойным.
– Но как вы узнали, что Саша и Афа замыслили ограбить вашего мужа? – спросила Марго, глядя в отражающееся в зеркале лицо Мадам. – Они же так конспирировались…
– Двум цыплятам никогда не обмануть старую лису.
– И все же?
– Я давно подозревала Афу… Даже не так. Я знала, что рано или поздно она решится присвоить камни Моцарта. Уж такая он была… – Мадам опять села рядом с Марго. – Ты знала, что она ограбила собственных родителей? Нет? Так вот она это сделала. Украла деньги, вырученные от продажи дома – они переехали из деревни в город, хотели купить квартиру, но дочка стибрила всё до копейки и сбежала. После этого родители запили, и вскоре умерли… У Афы отсутствовало чувство благодарности, а что такое порядочность она и не подозревала… Ненасытность – вот главная ее черта. Ненасытность во всем: в удовольствиях, в сексе, в деньгах… Когда она сбежала из Германии, я помогла ей: спасла от Коня, позволила работать в «Экзотике», получая самый высокий гонорар, даже закрыла глаза на то, что она шантажирует своих бывших клиентов. Я думала, что если у нее будет достаточно денег, она не потянется за чужими. Но я ошиблась! То, что она имела, казалось ей мелочевкой. Ей нужны были миллионы, чтобы жить в роскоши, не задумываясь о заработке. И не в деревенском домике, как она говорила, а во дворце…
– Если вы так боялись за сохранность бриллиантов, почему не переложили их в другую ячейку или в сейф другого банка?
– Пароль и код шифра знали только двое: Моцарт и Афа. Я нет.
– Но вы могли рассказать ему о своих подозрениях относительно Афродиты…
– Я говорила несколько раз, но он мне не верил… Он был без ума от нее, это во-первых, а во-вторых, Мотя представить себе не мог, что кто-то решится его ограбить…
– А она решилась.
– Да. И не малую роль в этом сыграл Сашка. Он врал ей, что у него есть связи в преступном мире, что в Польше имеется приятель, который поможет обменять брюлики на деньги… А она, дурочка, верила…
– Но откуда вам известно об этом?
– Они встречались в ее апартаментах. Обсуждали свои планы тоже там. Они не догадывались, что я слышу все, о чем они говорят. И вижу все, что они делают. Им было невдомек, что существует не одно зеркало-окно, а два.
– И где второе? – удивленно спросила Марго.
– На потолке. Вам казалось, что это простое зеркало, а на самом деле с чердака открывался прекрасный вид на кровать. Моцарт любил смотреть сверху на любовные игры своих девочек Афочки и Кики. А чтобы кино было со звуком, вентиляционное отверстие вело туда же – на чердак. Именно из-за этого окна я поселила Афу в апартаменты Моцарта, чтобы быть в курсе.
– Но я так и не поняла, откуда у нее взялся ключ от потайной двери?
– В ту ночь, когда Моцарта арестовали, он успел снять с шеи цепочку и сунуть ее Афе, чтобы она отдала ее мне – на ней были нужные ключи: от ячейки и от потайной двери (ящик с камнями он закопал в подземелье), ведь теперь мне предстояло организовывать перевозку брюликов за рубеж.
– Афа сняла с ключей копии?
– Да.
Марго закусила губу, обдумывая услышанное, потом спросила:
– Когда вы приехали в квартиру Афы, чтоб ее убить, она лежала в кровати, ждала Сашу?
– Обнаженная, безумно красивая… Волосы рассыпаны по подушке, срам прикрыт шелковой простыней… Никогда она не была так прекрасна, как в день своей смерти. Я вошла в прихожую – дверь была открыта – встала у входа в ее спальню и долго-долго смотрела на нее. Мне было жаль убивать ее. Я любила ее, несмотря ни на что, как некоторые матери любят своих детей-преступников… – Мадам уставилась невидящими глазами в стену. – Она почувствовала мой взгляд, подняла голову. Когда наши глаза встретились, Афа поняла все… Она улыбнулась мне и сказала: «Я давно
Она замолчала, Марго тоже не произносила ни слова. А когда тишина стала давить на уши, Мадам хрипло произнесла:
– Теперь ты знаешь все…
– Поэтому вы должны убить меня?
Мадам подняла на нее удивленные глаза.
– Что ты такое говоришь, дурочка?
– Но я же свидетель… Единственный.
– Если хочешь меня уничтожить, я не буду тебя останавливать. – Она кивнула на дверь. – Можешь хоть сейчас идти в милицию.
– И вы не выстрелите мне в спину?
– Нет… Но я почему-то уверена, что ты никуда не пойдешь… – Она с тоской посмотрела на Марго. – И правильно. Мне и так недолго осталось.
– Что вы такое говорите? В каком смысле «недолго осталось»?
– Я умираю… Так что до суда я, быть может доживу, но положенного срока не отсижу однозначно.
– Вы больны? – все еще не понимала Марго.
– Да… Железобетонная Мадам Бовари, ненасытная Милашка Зингер заканчивает свое земное существование…
– Но что с вами?
Мадам без слов взяла себя за челку, потянула вниз. Огненные локоны сползли с головы, а под ними обнаружился короткий седой ежик.
– У меня рак матки. Последняя стадия. Химия не помогла, но отсрочила смерть… Я должна была скопытиться полгода назад. – Она отбросила парик в сторону. – Все это время я жила ради вас, ради «Экзотика», но теперь могу умереть вместе со своим детищем…
– Но вы едете в Кисловодск лечиться, ведь так? Вам там помогут?
– Я буду принимать ванны, грязевые и минеральные, чтобы облегчить боли. С той ночи, как я убила
