на нее и отвела глаза. Она еще не подозревала, что молодость однажды кончается и что когда-нибудь, спустя целую вечность, она сама, быть может, станет такой же, как остролицая тайная советница, сплетницей, занудной, старой и склочной…
Амалия вздохнула.
– Что-то я устала, – пожаловалась она Билли. – Принеси мне кофе, пожалуйста.
В глубине души Митенька возликовал. Он уже как раз приготовился сказать что-нибудь значительное, но тут ему помешал Александр Корф, задавший несколько странный вопрос:
– Чего мы ждем?
– Простите? – подняла брови баронесса.
– Почему мы должны ждать господина следователя? – подала голос Варенька, угадавшая смысл вопроса жениха. – Он велел нам не расходиться. Зачем? Разве дело не раскрыто?
– Нет, – коротко откликнулась Амалия.
Павел Петрович прервал свой разговор о сигарах и с неудовольствием обернулся. Мелодия резко оборвалась под пальцами композитора. Билли принес Амалии чашку кофе, и к ней сразу же подошла Анна Владимировна.
– Не угодно ли пирожных? Или, может быть, сахару?
– Да, конечно, – рассеянно ответила Амалия.
– Мы хотели бы получить объяснения, – подал голос Преображенский. – Разве неизвестно, кто убил графиню Элен и адвоката Городецкого? И разве с убийством Беренделли не все понятно? Тогда в чем же дело?
Амалия отпила из чашки и поставила ее на низкий столик.
– Вы, кажется, забываете, – тихо напомнила она, – что маэстро Беренделли пытались убить дважды. До того как Владимир Сергеевич зарезал его, хиромант был отравлен. И долг следствия – понять, кто это сделал.
– Но разве не Владимир Сергеевич? – нерешительно спросила Варенька. – Я ничего не понимаю…
– Нет, – покачала головой Амалия. – Владимир Сергеевич не из тех людей, которые носят при себе мышьяк для того, чтобы угостить им соседа по столу. Как я уже говорила, отравитель и собственно убийца – два совершенно разных человека.
– Ах, как интересно! – воскликнула Евдокия Сергеевна. – И вам известно, кто является отравителем?
– Думаю, да, – медленно произнесла Амалия. – Мне кажется…
Все с нетерпением ожидали продолжения ее слов, но его не последовало. Потому что баронесса Корф поднесла руку к груди, покачнулась и с каким-то сдавленным стоном опустилась на ковер.
Глава 33 Один
Евдокия Сергеевна пронзительно взвизгнула. Никита вскочил из-за рояля.
– Амалия Константиновна! – Митенька был уже возле потерявшей сознание женщины. – Боже мой! Венедикт Людовикович, сделайте что-нибудь! Мне кажется… мне кажется, она не дышит!
Но прежде чем доктор успел подойти к Амалии, возле нее оказался Александр Корф. Он оттолкнул Митеньку так, что тот не устоял на ногах и отлетел к стене.
– Амалия! – Барон встряхнул молодую женщину. – Что же это такое… Амалия, пожалуйста, не надо пугать нас! Амалия… – Его губы кривились, лицо утратило былую непроницаемость. Он и сам не понимал, что говорил. Безжизненное тело баронессы обмякло на его руках. – Доктора! – закричал Александр так, что Глаша шарахнулась, а в рамах задрожали стекла. – Доктора, скорее! Мне кажется…
Евдокия Сергеевна стояла, дрожа всем телом.
– Чашка, – прошептала она.
– Что? – барон Корф поднял голову.
Не смея глядеть ему в лицо, Евдокия Сергеевна вытянула палец, указывая на чашку на столике, из которой пила Амалия.
– Чашка… Она пила кофе.
– Неужели опять начинается? – пролепетала Варенька, теряя голову. – Невозможно, невероятно! Да что ж такое…
Александр перенес Амалию на диван, доктор щупал ее пульс и никак не мог найти. У него в голове не укладывалось: вот только что она говорила с ними – и вдруг…
– Амалия, пожалуйста! – Александр уже совершенно не владел собой. – Не смей умирать! Я люблю тебя, слышишь? Я… – он хотел продолжить и не мог. По его щекам текли слезы. – Я люблю тебя! Только не умирай, только не умирай!
Митенька поглядел на лицо молодой женщины, казавшееся ему смертельно бледным, покосился на невозмутимого Билли, который стоял у окна, скрестив руки на груди, и сурово кашлянул.
– Между прочим, – пробормотал юноша, – это он принес чашку.
– Что? – вырвалось у Александра.
– Кофе принес вот он, – объявил Митенька, указывая на американского кузена. – Больше никто к ней не прикасался.
Евдокия Сергеевна ахнула и растопырила руки, словно хотела защитить мужа от убийцы, который стоял слишком близко от них. Анна Владимировна застыла на месте.
– Вот так номер! – вырвалось у композитора. Он не верил своим глазам.
И тут тишину прорезал заливистый женский смех. Услышав его, Варенька вздрогнула, и краска начала медленно подниматься по ее щекам.
– Но как же…
Она не смогла закончить фразу, потому что Амалия, неожиданно воскресшая из мертвых, спокойно высвободила руку, которую держал доктор, и села на диване, с вызовом глядя на присутствующих.
– Сударыня, вы, – забормотал Павел Петрович. – Простите, что такое только что случилось?
– Фарс, – ответила Амалия, весело блестя глазами. – Комедия. Или, если угодно, трагедия. – Она мельком поглядела на бывшего мужа и крепко сжала его руку. – Простите, Александр. Я никогда не думала, что вы будете так переживать из-за меня.
Он хотел потребовать объяснений, возмутиться, но Амалия стиснула его руку еще крепче, переплетя свои пальцы с его пальцами, и он замер. Слезы еще катились по его щекам.
– Амалия, я… – барон не смог продолжать и уткнулся лицом в ее платье.
– Ну, будет, будет, – мягко сказала она, погладив его по голове. – Все хорошо, со мной ничего не случилось. Слава богу, у меня большой опыт общения с отравителями, – с вызовом добавила баронесса. – И я не собиралась ничего пить или есть в сем богоугодном доме!
– Так вы… – прошептал Никита. Он начал понимать.
– О да, я разыграла маленький спектакль, чтобы вывести отравителя на чистую воду, – отозвалась Амалия. Глаза ее блестели, на губах блуждала победная улыбка. – И, должна признаться, мне это удалось. Просто мне хотелось взглянуть на выражение лица одного человека… и я увидела именно то, что ожидала увидеть. Итак, Билли?
Молодой человек у окна шевельнулся и застенчиво потер нос.
– Сахар, – объявил он по-английски.
– Что?
– Она положила вам сахар в чашку, – терпеливо пояснил Билли. – Вот и все.
Амалия рассмеялась. И, услышав ее смех, Митенька вздрогнул: такое в нем было дикое, необузданное торжество.
– Ну конечно же! – воскликнула Амалия. – Сахар! Белый порошок, который так похож на мышьяк, что при желании легко можно заменить один другим! Вот почему никто не вспомнил, кто трогал чашку Беренделли после того, как она, – Амалия кивнула на Вареньку, – принесла ее. Никто не обратил внимания, и даже я, что в кофе добавили сахар. Вот это так естественно, так вежливо со стороны гостеприимной хозяйки! И до чего же гениально – у всех на глазах, совершенно спокойно отравить человека, который посмел тебя разгадать! Не так ли, Анна Владимировна?
Тут, признаться, Евдокия Сергеевна едва ли не впервые в жизни утратила дар речи. Впрочем, остальные присутствующие были изумлены не меньше, чем она.
– Право же, госпожа баронесса, – с подобием улыбки промолвила хозяйка дома, – мне кажется, вы… с вами что-то не так. Может быть, вы нездоровы?
Без сомнения, она хотела добавить еще что-то обидное своим покорным тоном прилежной школьницы, но Билли Пуля не дал ей возможности. Подскочив к хозяйке, он схватил ее за руку, спрятанную за спиной, и довольно-таки невежливо заставил разжать пальцы.
– Как вы смеете! – возмутился Митенька. Но Билли уже продемонстрировал гостям небольшое саше [36] , которое он отнял у хозяйки.
– Отпустите меня! – завизжала Анна Владимировна. – Да кто дал вам право… в моем доме…
Она осеклась, увидев в дверях сосредоточенное лицо следователя Марсильяка. В то же мгновение Павел Петрович взялся за грудь, тихо охнул и повалился в кресло.
– Да что же такое? – пролепетал потерявший всякое соображение Иван Андреевич, переводя взгляд с одного гостя на другого.
– Поздравляю вас, сударыня, – торжественно произнес Марсильяк. – Вам удалось взять с поличным весьма опасную особу.
– Нет, нет, нет! – застонал Митенька. – Неправда! Мама, скажите же ему!
Билли отпустил хозяйку дома и отдал вещественное доказательство подошедшему следователю. Тот развернул саше и осмотрел его содержимое.
– Венедикт Людовикович! Я не ошибаюсь, здесь мышьяк?
Доктор осмотрел порошок и хмуро подтвердил. Во взгляде, который он бросил на хозяйку дома, не было ничего, кроме презрения. Она стояла, стиснув руки, и жалобно смотрела на следователя. О, как хорошо был знаком Марсильяку этот смиренный, недоумевающий взгляд преступника, которого поймали, хотя сам он считал себя совершенно неуязвимым!
– Доктор, – вмешалась Амалия, – мне кажется, кое-кому нужна ваша помощь.
Митенька метнулся к отцу. Де Молине тоже поспешил к Павлу Петровичу, который стонал и бессвязно жаловался на боль в груди. Доктор велел приоткрыть окно, дал несчастному какое-то снадобье и стал вполголоса успокаивать его.
– Значит, все? – спросил Билли, подходя к Амалии. – Три, два, один, как вы и говорили. Три разных человека, которые отважились на убийство. Но теперь все кончено, не так ли?
– Не совсем, – ответила Амалия. – Потому что остается еще мотив. Мы не знаем, почему женщина пыталась отравить хироманта. Хотя она определенно добивалась того, чтобы тот умер.
– Вы не знаете? – недоверчиво спросил Билли. – Что-то мне не верится.
