— Да нет! — воспротивился Климов. — Между Богом и чертом тоже есть середка — ангелы. Меня мама в детстве ангелочком называла.
— Ясно, — сказал сосед. — Ты любишь самого себя. Так бы и сказал.
— Ну почему же? — обиделся Климов. — Я своих детей люблю. Когда они были маленькими, тоже на ангелочков походили. Кудрявые, голоса звонкие, щеки розовые. Я их очень любил.
— А сейчас меньше?
— Не знаю, — вздохнул Климов. — Они выросли и превратились в мальчика и девочку. А потом станут мужчиной и женщиной. Вот и все. А ведь ангелы бесполы.
— Ты опять разделяешь мир на две крайности, — сказал сосед. — Внешнее внутреннее, духовное — телесное... Скукотища! Ты, наверное, очень несчастен?
— Конечно, — охотно сознался Климов. — Я очень несчастлив.
— А почему?
— Ну как же! Меня бросила жена, она отняла у меня детей, я совершенно одинок. Меня никто не любит.
— Но ведь ты стал свободен! Теперь ты ни от кого не зависишь, тебе ни о ком не надо заботиться. Разве одиночество — это не шаг к совершенству?
— Я думал об этом, — удивленно признался Климов, — но мне от этого не легче. Я хочу, чтобы мне вернули утерянное — жену и детей.
— Значит, ты раб в душе? — ехидно спросил сосед.
— Глупости какие! — возмутился Климов и даже привстал с дивана. — Я снова хочу быть отцом и мужем. Это так обыденно и просто. При чем здесь рабство?
— Если человек привязан к веслу на галере или к тачке на руднике, разве мы не называем его рабом?
— Но это же разные вещи! — воскликнул Климов. — Ты упрощаешь! Отдавая любовь другому человеку, я получаю взамен тоже любовь. А раб за свою любовь получает зуботычины...
— А ты за свою любовь не получил ли хорошего подзатыльника? — перебил его сосед. — И думаешь, ты один такой? Как бы не так!
— Диалектика, — буркнул Климов. — Превратности жизни. Невезуха. С кем не бывает.
— Кто бы уж рассуждал о диалектике, так только не ты, — сказал сосед пренебрежительно и даже фыркнул. — Двоечник.
— А по какому праву ты меня оскорбляешь? — обиделся Климов.
— Ты меня звал? Звал. Хотел, чтобы я с тобой разговаривал? Ну вот, тогда и терпи.
— Я хотел, чтобы ты меня успокоил, а ты обзываешься.
— И буду! — уверенно заявил сосед. — Даже больше. Ты скотина, Климов. Слизняк малохольный, слабак. Страдаешь? Упиваешься своими страданиями? Мазохист вонючий!
— Ну, знаешь! — выдохнул Климов, но ничего больше не сказал, засопел и перевернулся на живот, уткнувшись в подушку.
Некоторое время было тихо. Включился холодильник, тонко зазвенели стаканы, стоящие на нем.
— Чаю хочешь? — неожиданно спросил сосед.
— Хочу, — буркнул Климов.
— Налей в чайник воды и включи. Потом завари и пей.
— У меня заварки нет.
— Тогда побрейся, — нелогично предложил сосед.
— Чего это ради? — опешил Климов и даже приподнял голову.
— Но ведь надо же что-нибудь делать. Встань и делай. Вон как зарос! Сколько дней-то не брился?
Климов молча встал с дивана и направился к двери.
— Эй! Зачем ты встал? — обеспокоенно спросил сосед.
— Сейчас поднимусь к тебе и погляжу, в какую там дырку ты за мной подсматриваешь. Мне это не нравится.
— И не вздумай! — испугался сосед. — У меня не прибрано! Мне неудобно.
— Ага! — обрадовался Климов. — Боишься!
— Стыдно же, — сказал сосед сконфуженно. — У меня облака нестираные.
— Какие еще облака?
— Обыкновенные. Кучевые. Какие же еще?
— А зачем их стирать?
— Чтобы беленькими стали, — терпеливо пояснил сосед. — Чтобы ветерок их весело гнал по синему небушку.
— Значит, ты все-таки Бог, — удовлетворенно сказал Климов и полез в шкаф за бритвой.
Сосед хихикнул и уронил на пол что-то тяжелое. Потолок Климова дрогнул.
— Ты там поосторожнее, — сказал Климов, намыливая щеки. — Для тебя это, быть может, и земля, а для меня — небо. Ты не продырявь его.
— Ты уже не обижаешься на меня? — спросил сосед, перекатывая что-то на полу.
— Больно надо, — беззлобно огрызнулся Климов. — На психов не обижаются.
Он неторопливо выбрился, плеснул в лицо одеколоном, поморщился и полез в холодильник. Хотелось есть. За окном светало. В стекло застучала синица. Осенние листья бесшумно падали вдоль прямоугольника окна и болью в душе не отзывались.
На работу он, конечно, опоздал. Ему сделали очередное замечание, он хмуро кивнул и обещал впредь так не поступать. Сослуживец по фамилии Терентьев подошел к столу, подышал в затылок, потом похлопал по плечу и спросил:
— Пьешь с горя, Климов? Помогает?
— Не пью, — ответил Климов. — Не помогает.
— И чего ты так изводишься, старик? Я вот на третьей женат, двум первым алименты плачу да еще и налево бегаю. И ничего. Жив-здоров, и голова по утрам не болит. Может, тебе бабу найти? Люську из третьего отдела знаешь? Хочешь, сведу? Женился бы на ней, она б тебя быстро в норму привела. А пироги она стряпает! Ну, хочешь?
— Не надо, — сказал Климов, покраснев. — Не люблю я пироги.
Потом его вызвал начальник, посадил рядом и протянул отчет, недавно законченный Климовым. На каждой странице были жирные пометки фломастером, перемежаемые восклицательными и вопросительными знаками.
— Вот видите, Климов, — вздохнул начальник и развел руками. Послушайте, не взять ли вам отпуск? Отдохнете от своих неурядиц, развлечетесь и, чем черт не шутит, может, наладите личную жизнь. Холостяком быть — штука не из легких. Вот почему вы сегодня без галстука? Рубашка грязная, брюки мятые. Вы уж не обижайтесь на меня, но у нас солидная организация, а вы ходите, простите, как бродяга.
— Можно, — сказал Климов. — Можно и в отпуск. Я понимаю. Давайте. В самом деле. Съезжу куда- нибудь.
— Вот-вот, — обрадовался начальник. — Езжайте, отдыхайте, хоть на юг, хоть на запад, хоть...
— Ясно. На все четыре стороны, значит. Выживаете, да? У меня горе, а вы меня выбрасываете?
— Ну, Кли-и-мов, — протянул начальник. — Я вам добра желаю, а вы, как барышня, ей-Богу.
В последний день перед отпуском к нему опять подошел Терентьев.
— Старик, — сказал он. — Это дело надо спрыснуть. Отпуск раз в году бывает. Если его не спрыснуть, он завянет. Я уж точно знаю. Маленький запойчик, а? Мы с тобой и две дамы? А?
— Да я не знаю, — смутился Климов. — Я ведь не пью. Не нравится мне.
— Да никому это не нравится, — засмеялся Терентьев. — Эх ты, птенчик! Всем противно, а пьют. Ничего не поделаешь, традиция. Надо чтить традиции. И Люську захватим. Послушай, баба на тебя глаз положила. Как узнала, что ты развелся, так сразу же начала о тебе информацию собирать. И то ее интересует, и это, и всякое такое. Все меня теребит, познакомь да познакомь. Ты не теряйся, не жениться же, в конце концов. Годочки, конечно, поджимают, а так ничего. Вполне годится.
