он вон где, за морем, сувенирами торгует.
— Братец И? — неуверенно пробормотал юный У.
— Именно, — с удовольствием сказал я. — Да не маши хвостом, товар посшибаешь… А это мой друг, господин А, и изволь поклониться с полным уважением. Да, вот так. Ну, давай нам сюда лицо господина N, и можешь быть свободен. Если поторопишься, я, может быть, не скажу тетушке, чем ты занимаешься и где.
— Сию секунду, — кивнул У и исчез.
Вернулся он, конечно, не через секунду, но довольно быстро, и, кланяясь, протянул нам сверток из лилового шелка.
— Не разворачивайте, пока не донесете до клиента, — сказал У. — Не стоит ему лишний раз на воздухе. Я его уже от пыли очистил и слегка размочил, чтобы не завяло раньше времени, — а то, смотрю, скукоживается, будто хозяин еще жив. А он, выходит, и вправду жив. Позабыли обычаи-то, раньше бы давно — вжик, вжик, и личико в целости на веки вечные… как вон то, и вон то. Смотри, братец И, тот дядька большой человек был, в шестнадцатом веке зарезался, а лицо до сих пор как новое!
— У, — сказал я.
— Да, братец, — вздохнул он. — Молчу-молчу.
— Пятьсот йен я вам возвращать не стану, — строго сказал господин А. — Чтоб неповадно. Но, так и быть, куплю веер для этой милой девушки. Ю, дорогая, какой тебе больше нравится?
— Тот красный, с бабочками, — прошептала Ю, отводя испуганные глаза от лилового свертка.
— Тот, красный, — кивнул господин А.
Мы сидели на веранде дома господина N и неспешно выпивали. Хозяин все еще не мог прийти в себя и время от времени ощупывал свою физиономию, прилипшую на место совершенно как было.
— Увольняйтесь вы оттуда, нехорошее место эта ваша 'как-ее-там-инкорпорейтед', — говорил господин А благожелательным тоном.
— Да, пожалуй, так и сделаю, — осторожно кивал господин N и проверял, цел ли нос, — тем более, из старой фирмы звонили, звали возвращаться, и жалованье обещали получше…
Милая Ю разливала сакэ по чашкам. Из-за пояса у нее выглядывал новый красный веер.
— Я так благодарна вам и господину А, — сказала она тихонько, наклонясь к самому моему уху. — Вы сделали для нас такое, такое…
— Ну что вы, — я улыбнулся и с трудом удержался, чтобы не дернуть ухом, щекотно же. — Если из-за всякой ерунды люди будут резать себе животы, в наш-то просвещенный век…
— Кстати о просвещенном веке, — господин N говорил, придерживая на всякий случай подбородок, — хотел спросить: зачем в наш просвещенный век делать маски из… — голос его дрогнул. — Есть же этот, как его — гуммиарабик?
— Ах, разве сравнится жалкая резина с настоящим материалом, — мечтательно произнес господин А. — Только из настоящего материала выходит истинная личина, способная улыбаться, моргать, плакать и потеть, как собственная кожа… Они ведь даже краснеют и бледнеют от сильных чувств, представляете, господин N? Вы не отличите человека в такой маске от человека с настоящим лицом. Правда же, И?
— Истинная правда, — подтвердил я.
— Неужели? — удивилась девушка.
— Конечно, — кивнул я. — Уверяю вас, милая Ю, мой братишка У на самом деле выглядит совсем иначе, чем вы видели. Его собственный облик тоже очень приятен глазу, но без маски его бы слишком быстро разыскала тетушка, вот он и…
И мы с господином А украдкой взглянули друг на друга. Не стоит развивать тему. Незачем этим милым людям задумываться, так ли выглядим мы сами, как им кажется.
Но, разумеется, они ничего не заподозрили.
Девушка снова наклонила бутылочку над моей чашкой.
— Я уж думала — конец всему, бедный папа… — вздохнула она. — И если бы не вы…
— Вот еще, — я засмеялся. — В такой день — и конец всему? Да ни за что.
— А что сегодня за день? — поинтересовался господин N, проверяя наличие бородавки на щеке.
— Не могу сказать точно, — благодушно отозвался господин А. — Просто сегодня с самого утра слова так много значат…
Я посмотрел на Ю и залюбовался.
— Красавица, — сказал я.
И она действительно стала красавицей.
