11
Если вы намеренно принимаете определённую позу для того, чтобы медитировать, некоторое положение тела, медитация становится игрушкой, умственным развлечением. Если вы решаете освободиться от путаницы и горестей жизни, медитация окажется переживанием воображения, что не медитация. Ни сознательный ум, ни бессознательный ум не должны принимать в ней никакого участия, не должны даже осознавать всей широты и красоты медитации; если они осознают их, вам можно с таким же успехом пойти и купить какой-нибудь занимательный роман.
В тотальном внимании медитации нет познавания, нет узнавания, нет воспоминания чего-либо происшедшего. Время и мысль целиком и полностью пришли к концу, ибо они есть центр, который ограничивает своё собственное видение.
В момент света мысль угасает; сознательное усилие пережить свет и воспоминание о нём – это слово, которое было. Но слово – никогда не действительность. В это мгновение света, которое вне времени, наивысшее и конечное проявляется непосредственно; но это наивысшее и конечное не имеет символа, оно не принадлежит никому, никакому божеству.
Этим утром, особенно в столь ранний час, долина была необыкновенно спокойной. Перестала ухать сова, и не было слышно ответного уханья её супруга с далёких холмов. Не лаяла ни одна собака и деревня ещё не пробудилась. На востоке виднелось свечение, предвещавшее рассвет, и ещё был виден Южный Крест. Не было слышно даже шёпота листьев, и, казалось, сама Земля остановила своё вращение. Вы могли почувствовать безмолвие, коснуться его, ощутить его запах, и оно обладало этим свойством проникновения. Это безмолвие не было внешним, не было спокойствием холмов или деревьев; вы были его частью. Безмолвие и вы не были чем-то раздельным. Разделение на шум и безмолвие не имело смысла. И эти холмы, тёмные, без движения, принадлежали безмолвию, как и вы.
Это безмолвие было весьма деятельным. Оно не было отрицанием шума и в то утро странным образом проникало сквозь окно подобно какому-то аромату – и вместе с ним пришло некое ощущение, некое чувство абсолюта. Когда вы смотрели из окна, исчезало расстояние между всеми предметами, и глаза ваши раскрывались вместе с рассветом и видели всё заново.
«Меня интересуют вопросы секса, социального неравенства и проблема Бога. В жизни имеют значение только эти предметы – больше ничего. Политика, религии с их жрецами, обещаниями, ритуалами и верованиями, кажутся столь оскорбительными. Они не дают настоящего ответа ни на один вопрос, никогда не разрешили реально ни одной проблемы, они способствовали только отсрочке решения. Все они разными способами осуждали секс, все они поддерживали неравенство в обществе; а бог их ума – это камень, который они покрыли любовью и сентиментальностью. Лично мне это совершенно не нужно. Говорю это только для того, чтобы мы могли отставить всё это в сторону и заняться только тремя вопросами: сексом, социальным неустройством и тем, что называется Богом.
Для меня секс необходим как хлеб. Природа создала мужчину и женщину, и наслаждение ночи. Для меня это так же важно, как раскрытие той истины, которая может быть названа Богом. И так же важно сочувствовать своему ближнему, как и любить свою женщину. Секс проблемой не является. Я наслаждаюсь им, но во мне существует страх перед чем-то неизведанным, я должен понять эти страх и боль – не как проблему, подлежащую разрешению, но скорее как нечто, во что мне нужно углубиться, чтобы по- настоящему от него очиститься. Поэтому я хотел бы рассмотреть вместе с вами эти вопросы, если у вас есть на это время».
– Нельзя ли начать с последнего вопроса, а не с первого? – тогда, пожалуй, можно будет глубже понять и другие проблемы, и тогда они, возможно, будут иметь не то содержание, которое способно им придать наслаждение.
Чего вы хотите – укрепить свою убеждённость или же увидеть реальность по-настоящему? – не пережить её, а действительно увидеть сердцем и умом, которые будут чрезвычайно внимательными и ясными? Убеждение – одно, а видение – другое. Убеждённость ведёт к тьме, как ведёт к ней и вера. Она приводит вас в церковь, в тёмные храмы к приятным ощущениям ритуалов. На этом пути нет реальности – там существует только фантазия, обстановка, созданная воображением, которая наполняет церковь.
Если вы отвергаете страх, убеждения не нужны, но если вы привязаны к убеждениям и догме, страх берёт верх. Убеждения не обязательно связаны с религиозными санкциями; они появляются и тогда, когда вы не принадлежите ни к какой религии. У вас может существовать ваше собственное индивидуальное верование, исключающее другие, но оно не будет светом ясности. Мысль делает вложение в какое-то верование, чтобы предохранить себя от страха, который она же и породила. И путь мысли – это не свобода внимания, которое видит истину.
Неизмеримое нельзя искать мыслью, так как мысль всегда имеет меру. Возвышенное – вне структуры мысли и рассудка, не продукт эмоции и чувства. Отрицание мысли – это внимание, отрицание мысли – это любовь. Если вы ищете высочайшего, то вы его не найдёте; оно должно прийти к вам, если вам повезёт, и везением здесь будет открыто окно вашего сердца, не мысли.
«Но ведь это довольно трудно, не правда ли? Вы предлагаете отвергнуть всю мою структуру, отвергнуть «я», которое я весьма старательно питал и поддерживал. Я думал, что наслаждение тем, что можно называть Богом, будет непреходящим. Это моя защита, в этом вся моя надежда и моя радость; и вот вы предлагаете мне, чтобы я всё это отбросил. Разве это возможно? И действительно ли я хочу этого? Кроме того, разве вы не пообещаете мне что-нибудь в качестве награды, если я всё это отброшу? Конечно, я вижу, на самом деле вы и не предлагаете мне награду, но могу ли я действительно, не только на словах, отбросить полностью то, чем всегда жил?»
– Если вы попытаетесь отбросить это преднамеренно, оно станет конфликтом, страданием и нескончаемым горем. Но если вы увидите истину этого, как видите истину этого светильника, его мерцающий свет, фитиль и бронзовую подставку, – тогда вы вступите в другое измерение. В этом измерении любовь не порождает общественных проблем; там нет расовых, классовых или интеллектуальных разделений. Ведь только неравный чувствует необходимость в равенстве. Именно тот, кто стоит наверху, нуждается в сохранении своей отделённости, своего класса, своих обычаев. А стоящий внизу постоянно старается стать высшим; угнетённый стремится стать угнетателем. Так что только законодательство – хотя такое законодательство и необходимо – не приведёт к концу разделение с его жестокостью; не покончит оно и с разделением между трудом и положением в обществе. Мы используем работу для приобретения статуса, и начинается весь цикл неравенства. Нельзя устранить проблемы общества при помощи морали, изобретённой этим же обществом. У любви нет морали, и любовь – не реформа. Когда любовь становится наслаждением, страдание неизбежно. Любовь – не мысль, а именно мысль даёт наслаждение, сексуальное наслаждение и наслаждение своими достижениями. Мысль усиливает наслаждение данного момента и придаёт ему длительность. Размышляя об этом наслаждении, мысль придаёт ему живой характер и следующего мгновения наслаждения. Эта потребность наслаждения и есть то, что мы называем сексом, не правда ли? Ему способствует огромная масса привязанности, нежности, заботливости, дружбы и прочего; но через всё это тянется нить боли и страха. А мысль своей деятельностью сообщает этой нити неразрывность.
«Но вы не можете устранить наслаждение из секса! Я живу этим наслаждением – и я люблю его. Для меня оно гораздо более важно, чем обладание деньгами, чем положение или престиж. Я вижу, что наслаждение приносит с собой боль, но наслаждение преобладает над болью, так что это меня не беспокоит».
– Когда этому наслаждению, столь для вас восхитительному приходит конец – с возрастом, в результате несчастного случая, со временем, – тогда вы в ловушке; и тогда вашей тенью становится печаль. Но любовь – не наслаждение, она – не продукт желания; вот почему, сэр, человек должен войти в иное измерение. В нём наши проблемы – и вообще все проблемы – оказываются разрешёнными. Без этого, что бы вы ни делали, остаются скорбь и смятение.
12
