запрет на ее распространение. Никакими пытками и ухищрениями потом эту информацию вытащить из человека нельзя. Он даже добровольно ее рассказать не сможет. Знает, но молчит. Вернее, даже не молчит, просто в ответ на «запрещенный» вопрос начинает нести совершеннейшую ахинею, воспроизводя тот самый «ментальный шум». Удобная штука. Похоже, что Герцог имеет в машине такое устройство и я только что стал «информационным сейфом». Впрочем, таких знаний у меня в голове столько, что одним больше, одним меньше – ничего в голове не изменится.
– Алексей Дмитриевич, позвольте один вопрос?
– Давай, только быстро. Сейчас тебя нужно экстренно в лабораторию – снимать блокаду и копаться в твоей башке на предмет других посторонних интрузий. Как ты сам понимаешь, хоть одна, но должна найтись. Тебя явно готовили к работе с коллайдером.
– Хорошо. Вы сказали «завтра могло быть поздно». Что вы имели в виду?
– Твою смерть от естественных причин всего лишь. – Тем временем Герцог выруливал на стоянку перед каким-то зданием возле дороги. На вывеске значилось «Межрегионгаз». – Тот самый китайский ученый на следующий день после внедрения своего рацпредложения оступился на лестнице и упал с высоты 15 метров. Спасти не смогли. Свидетелей было много – его никто не толкал, сам оступился. Мы полагаем, что это не случайно и был дополнительный модуль интрузии, который каким-то образом оказался вписан в код основной его задачи. Проверить мы уже не можем, а рисковать тобой не хотим.
Получается, что меня сейчас от верной гибели спасать будут. Ну и дела. Ладно, поживем – увидим. Через пост мы прошли без заморочек и сразу почти бегом двинулись куда-то на нижний уровень, причем по лестнице. Лифтов у них здесь нет что ли? Впрочем, разумно идти пешком, даже если лифты есть. А вдруг перебои с электричеством? И вдруг времени у меня уже нет? Кто знает, как именно поставлена ментальная блокада – не исключено, что с сюрпризами. По лестнице – надежнее.
Двое дюжих парней буквально содрали с меня одежду, даже помогать не пришлось. Наша униформа и снимается и надевается за 5 секунд. Уложили на кресло, зафиксировали конечности и голову, через грудную клетку – ремни крест-накрест. Захочешь не убежишь. Подкатили к шлему гипнозонда, больше похожему на большой шар с кучей кабелей во все стороны. И я провалился в сон.
3. Екатеринбург, 3 января 2007 г. За полтора года до описываемых событий.
– Саныч, а я ее видел? – Борис поднял глаза на Шестакова.
– Не знаю, Борь, может быть и видел когда-нибудь утром в подъезде. Она у меня часто ночевать оставалась.
– А фото есть?
– Где-то в мобильнике было. Сейчас попробую найти. – Саша потыкался по кнопкам, нашел, – Вот она. Это мы осенью ездили в Египет. Анька – справа. А рядом Анжела, ее подруга.
Борис взял телефон Шестакова и прищурился рассматривая мелкий снимок.
– Красивая девушка была.
– Была… – из глаз Саныча опять покатились слезы.
– Саныч, прекрати раскисать. Значит, судьба такая была.
– Да мне нынче все пофиг. Она ведь единственная, кого я после развода любил. И она в меня тоже без памяти влюблена была.
– А похороны когда?
– Послезавтра. На Никольском. Лучшее место ей купил. Памятник из карарского мрамора заказал… Все бы отдал, лишь бы она жива была. – Шестаков сжал голову в ладонях и закрыл глаза. – Черт бы меня побрал! Зачем я ей эту машину купил? Она ведь без году неделя как с правами.
– Сань, прекрати убиваться. Нет твоей вины в аварии. Сам же знаешь, сколько отмороженных по улицам гоняет. Возьми себя в руки, сосед!
На похоронах Ани, когда все ушли, Шестаков остался один. Присел на скамейку возле соседней ограды, закурил. Так он сидел бы долго, если бы со стороны дороги не вернулся один из провожавших – следователь по делу о ДТП. Саныч только теперь понял, что тот был на похоронах, но стоял незаметно поодаль, вероятно вслушиваясь в каждое произнесенное слово.
– Александр Александрович, вы уж простите, что беспокою вас в эти минуты. Примите мои соболезнования. Но мне все-таки очень нужно, чтобы вы рассказали о своих отношениях с Анной Сергачевой. Может быть вспомните что-то важное, могущее помочь следствию? Сами понимаете, работа у меня такая.
– Я уже все вам рассказал, гражданин следователь. – Шестаков не скрывал своей неприязни.
– Александр Александрович, называйте меня по имени отчеству… Алексеем Васильевичем. Все-таки «гражданином следователем» меня именуют обвиняемые, а не свидетели.
– Алексей Васильевич, я еще раз повторяю, мне больше нечего добавить вам.
– Понимаете, Александр Александрович, к сожалению обстоятельства таковы, что простой случайностью их не объяснить. Трудно представить, как на совершенно пустой попутной полосе Аня вдруг делает резкий маневр влево и выезжает на скорости больше 150 километров в час на полосу встречного движения – прямо в лоб Камазу. Это больше похоже на самоубийство, а не на трагичный случай.
– Меня, как вы понимаете, не было рядом. Я не могу сказать, почему так произошло. Не видел. А фантазировать и делать предположения – это ваша работа, Алексей Васильевич.
– Да, моя. Но вы можете мне помочь. Расскажите о последней вашей встрече, пожалуйста. – Настаивал следователь.
– Слушайте, отстаньте от меня, а? Дайте проститься с Аней по-человечески. Что вы за люди такие? Одно слово – менты.
– Хорошо, гражданин Шестаков. В таком случае, жду вас завтра в 12.00 у себя в кабинете. Пропуск
