оперативная память затерта или заблокирована, но, возможно, кто—то из прежних хозяев пользовал его в качестве справочной библиотеки.
«Надо же, — подумал тогда Марчч, — вот и у Дика чувства есть, и разум, и желания всякие, а что у него за жизнь? Три Закона, как цепи, против них не выступишь. Значит, всю жизнь под чужую дудку пляши. Да и вообще: ни выпить, ни погулять с дамочками, тоска… Как это студенты древнеримскую пословицу про Юпитера и быка переиначили: „Что дозволено человеку, не позволено мыслящей жестянке“»…
Куда Дик подастся, когда мы на Землю вернемся? А вот что: возьму—ка я его к себе камердинером. Халат и кальян подавать будет, как товарищ дней былых, суровых…
Размышления Марчча были прерваны будничным голосом Ахмеда:
— Болтун, у тебя скафандр лопнул.
Ни ответить, ни отреагировать Болтун не успел. Земной воздух голубоватой струйкой забил из разошедшегося на плече шва. Несколько судорожных движений и то, что только что было Болтуном, навсегда застыло, скрючилось на холодной почве чужой планеты. Марчч пробурчал краткую эпитафию:
— Усталость материала. Говорил же ему: не экономь на скафандрах, новые бери…
И все. Тележка продолжала катиться, и, чтобы не отстать, пришлось идти дальше. Останки Болтуна вскоре скрылись из виду. Больше ни слова не сказали в его честь ни Ахмед, ни Марчч. Они шли за тележкой по—прежнему невозмутимые, так как были готовы к любым поворотам судьбы.
Потом Марчч внезапно сообразил:
«А ведь теперь моя доля увеличилась в полтора раза!»
И тут же обожгла другая мысль:
«Корабль до Земли вполне может довести и робот…»
Он взглянул на Ахмеда. Их взгляды скрестились, и Марчч понял, что Ахмед думает о том же. Оба схватились за бластеры, но Марчч успел быстрее…
Голосом он остановил тележку, а сам присел на выступ скалы, потому что колени дрожали. Какое—то время он провожал взглядом медленно оседающий пепел — все, что осталось от Ахмеда — и неверной рукой все пытался засунуть бластер в кобуру.
— Закурить бы, — он поднес руку к лицу, чтобы отереть пот, но уткнулся в стекло гермошлема.
Стоп, хватит эмоций на сегодня.
Марчч встал, запустил тележку и зашагал вслед. В конце концов, он остался жив, руда принадлежит ему, а до ракеты не больше трех часов ходу.
Чтобы не чувствовать кожей сгущающегося одиночества, он говорил и говорил:
— Приду, первым делом закурю. Душистую сигару. Специально приберег для такого торжественного случая. Потом приму душ, надену любимый халат, подаренный креолкой в Каракасе, ох, до чего же была темпераментна Долорес, когда ее распалишь… Потом потребую от Дика подать фирменное блюдо: знаменитую свою яичницу с беконом, помидорами и жгучим чилийским перцем. Запьем ее бутылочкой чего —нибудь покрепче и — спать. До посинения, до отлета. В тепле, под пледом. Потом три месяца перелета и все. Все!
Он увеличил скорость тележки, и сам ускорил шаг. Шагал, как робот, не глядя по сторонам и ничего не ощущая, отмечая только, что вот еще пять минут миновало, значит, идти осталось на пять минут меньше.
Показалась знакомая скала с обломанной верхушкой, за ней знакомая купа кристаллических деревьев, еще одна знакомая скала, похожая очертаниями на эмбрион дромадера, и вот он — корабль. А он, Марчч, по—прежнему жив и он дошел.
Веселое спокойствие охватило Марчча. Он подогнал тележку вплотную к стабилизаторам корабля, вырубил сервомоторы и, птицей взлетев по трапу к пассажирскому люку, просигналил о прибытии. К его удивлению, дверца не открывалась.
— Заблокирована, что ли? — Он включил интерком и вызвал робота.
— Да, сударь, — в наушниках раздался знакомый голос без обертонов.
— Привет, Дик. Что—то случилось с люком, он не отпирается.
— Я заблокировал его, сударь. И грузовой люк — тоже.
— Зачем? Впрочем, теперь это неважно… Сними блокировку с обоих и помоги втянуть груз.
— Нет.
— Что значит, нет?! Ты что? Дик! — встревожился Марчч.
— Я не стану снимать блокировку, сударь.
— Но это приказ!
— Я его не выполню.
— Что?! Ты, ржавые мозги! Да как ты смеешь… — Марчч задохнулся от злости.
— Бесполезно кричать, сударь, я не открою.
Марчч перевел дыхание и заговорил снова. Голос его был полон холодного, еле сдерживаемого гнева:
— Да ты, милый, свихнулся. Тебе ремонт надобен.
— Отнюдь, сударь. Я функционирую совершенно нормально.
«Боже, а ведь он это серьезно», — подумал Марчч и душу его сдавило тяжелое предчувствие. Он впервые ощутил страх.
— Это замечательно, Дик, что ты в полном порядке. Но если это так, то должен меня впустить: ты ведь знаешь, что, не сделав этого, обречешь меня на смерть от недостатка кислорода. В таком случае ты нарушишь Первый Закон, а этого делать нельзя. Ты дол—жен впус—тить ме—ня.
Марчч говорил спокойно и даже вежливо, но по лицу его струился пот, а в мозгу билась одна— единственная мысль:
«Только бы попасть внутрь, только бы попасть… Уничтожу мерзавца! Только бы попасть!»
Идиотизм ситуации бесил Марчча. Он яростно сжимал в руке бесполезный бластер и готов был испепелить робота на месте. Но, тот за броней планетолета был недосягаем.
— Ты слышишь меня, Дик? Ты обязан подчиниться Первому Закону.
— Законы роботехники распространяются на роботов, сударь, но не на людей.
Марчч окончательно убедился, что робот спятил. Единственный путь к спасению: выявить его идею —фикс и логически обойти. Самое главное в его положении — это выдержка и ясное мышление.
— Ладно, Дик, Бог с ними, с этими Законами, но почему ты не хочешь меня впустить? (Только бы попасть внутрь! Только бы попасть!)
— У меня одно желание, руда должна достаться мне одному.
Марчч истерически расхохотался.
— На кой тебе руда?
— Ее хватит на все: на приобретение нового корпуса и на то, чтобы Верховный суд официально признал меня человеком. Со всеми правами.
Во рту Марчча пересохло.
Он облизал губы.
Вот оно что. Робот действительно в порядке, он лишь усвоил кое—какие новые аксиомы. Но что же теперь делать?
— Слушай, Дик, — Марчч помолчал. — Я отдам тебе половину. Этого хватит на все твои прихоти, включая издержки на Верховный суд.
— Целое больше любой своей части, сударь.
— Я отдам все, только впусти меня! — голос Марчча сорвался на визг.
— Я не верю вам, сударь. Людям свойственно лгать.
«Успокойся, кретин, — мысленно приказал себе Марчч, — еще не все потеряно. Надо собраться, надо».
— Дик, но ведь человеком тебя признают лишь в будущем, а сейчас ты продолжаешь оставаться роботом. Ты должен подчиниться Первому Закону.
— Если будущее рассчитано со стопроцентной точностью, нет смысла отделять его от настоящего. Кроме того, вердикт о признании меня человеком имеет обратную силу. Вспомним дело Патриции Кортланд против корпорации IBM в двадцать шестом году и прецедент Скачущих Кибертавров в тридцать пятом.
