— Ну, не при всех...
Деликатной рысцой приблизился Саша Жмурик и осторожно, на полусогнутых принялся перемещаться параллельным курсом в «дом» и из «дома», искательно заглядывая мне в лицо — не смел перебить моего, очевидно, очень важного разговора с актрисой.
— Что тебе, Саша? — спросил я.
— Я по поводу постели... — робко улыбаясь, промямлил он.
— Какой еще постели?
— Ну, вот-с — одиннадцатого числа-с вы ездили в командировку-с, — эта ходячая пародия на лакеев из пьес Островского раскрыла папочку, глядя, впрочем, не в бумаги, а на меня, как говаривали в старину, с невыразимой приятностию во взоре. — Железнодорожные билетики-с вы представили-с, а талончики на постель — нет, не представили-с. Порядочек требует-с... отчитаться-с...
Механик погасил свой сигарообразный фонарик, оторвался от чрева «Аррифлекса» и направился ко мне.
— Послушай, Жмурик, ну, что — это именно сейчас нужно?! Срочно?! Горит?! — гаркнул я, и этот живой анахронизм тотчас исчез, предварительно до смерти испугавшись.
— Все только о постели и говорят, — буркнул я. — Тут постель, там постель... Какие-то сексуальные маньяки. Вы бы пока накинули что-то на себя, а то... народ соблазняете.
— Ой! — сказала актриса и быстро прикрыла груди ладонями, только сейчас вспомнив, что она все еще топлес.
Художница по костюмам Крошкина подала ей рубашку.
— Что вам все-таки не нравится? — чуть не плача, спросила актриса, застегивая пуговички.
Она все еще не понимала, что это розыгрыш.
— Не то... не то... — трагическим шепотом констатировал я.
Тут ходившая за мной по пятам Тургенева нахально забежала вперед, встала, загородив мне дорогу с ужимками маленькой девочки, и многозначительно протянула поднос с девственно порожними пластмассовыми стаканчиками. Подоспевший Самвел Ашотович, не переставая жевать, напомнил мне о существовании бутылки шампанского путем ее легкого поднятия вверх.
— Что это? — грозно спросил я.
— Сегодня же последний день съемок, Виталий Константинович, разве вы не знаете?! — надувая губки в первой половине фразы и закатывая глазки во второй, пропела Тургенева.
— Виталик-джян... — с отеческой укоризной сказал Самвел Ашотович. Механик Дворянинов тем временем пробрался ко мне, наклонился к моему уху и доложил шепотом:
— Рамка чистая.
— Да что вы суетесь? — возопил я. — Вы нас отвлекаете! Сейчас будем снимать дубль за дублем, пока актеры не сыграют как положено!
— А как положено? — в отчаяньи спросила актриса.
Дворянинов нагнул голову пониже, чтобы она не видела, как он беззвучно давится от смеха.
— А как положили вас с партнером, так и положено! — сообщил я.
— Да он же прикалывается! — механик не выдержал и заржал в голос. Я поднес к губам мегафон:
— Всем спасибо! Смена закончена! Фильм завершен! Все было прекрасно! Просто замечательно! — Взял руку актрисы, поцеловал ее и добавил: — Вы сыграли очень талантливо! Верю!
Самвел Ашотович тотчас стрельнул шампанским, кругом стали горланить «ура» и хлопать в ладоши, кто-то из осветителей попытался сбацать на гитаре туш. «Так вы меня разыграли?!» — раз за разом восклицала, смеясь, актриса и полушутливо барабанила кулачками по моей груди. «Верю!» — кричал я ей. Я жал протянутые руки, чокался, пил, одна из сотрудниц прыгнула сзади мне на спину, обхватила мою шею и завизжала, я перенес ее на спину главного инженера, где она продолжала визжать, в небо брызнул фейерверк, но всех в карнавальном коловращении перекрыл голос директрисы киностудии Яворко, и немудрено — она воспользовалась моим «матюгальником»:
— Минуточку внимания! Дирекция киностудии поздравляет съемочную группу и лично режиссера Зарембу Виталия Константиновича с завершением съемочного периода!
— Досрочным! — поправила председатель профкома.
— Досрочным! И сообщает, что ваша группа признана лучшей на киностудии по производственным показателям!
— С присвоением переходящего откуда-то куда-то красного знамени, — сострил я между глотками шампанского.
— Знамен теперь нет, — сказала председатель профкома. — Знамена закончились. Но вы все молодцы.
— Группа награждается, — добавил мегафон, — денежной премией в размере... Размер потонул в радостных криках.
Это наша киностудия. Если подняться высоко на большом операторском кране, видно ее всю: по периметру идут съемочные павильоны, костюмерные, гримерные, цех обработки пленки и прочие необходимые кинопроцессу строения, зелень внутреннего скверика с аллеями и скамейками, а дальше обрыв и синее в оттеночных акварельных потеках, с путешествующими морщинками море.
* * *
Около полуночи, возвращаясь домой, я обнаружил в своем парадном Милену. Она сидела на
