чебуреки и запивали баночным пивом. Экстраординарные выпуклости моей собеседницы заставили двух героев Дюма синхронно поперхнуться, третий прекратил жевать и издал нечленораздельный звук, четвертый — самый крупный, очевидно Портос, — сказал «Опа!» и зареготал, белокурая миледи смерила мою спутницу взглядом.
Она его та-ак любила, и он ее та-ак любил, но он умер, она в шоке, все будут плакать, если вы это покажете на экране, это была та-акая чистая возвышенная «любов», вот если бы я к ней пришел, мы бы сели и она бы все рассказала, но не подумайте ничего «такого», я живу одна, вы можете подумать что-то «такое», однако вы будете в шоке, про такую красивую «любов» вы ни от кого больше не услышите, он мне каждый день приносил розы — представляете и т. д.
Прямо нападение какое-то сегодня на меня.
В районе монтажных комнат в потолок смотрела чья-то пара ног в кроссовках сорок четвертого растоптанного. Физии не было видно — асану этот придурок выполнял лицом к стене.
— Что за моду завели — на головах стоять, — буркнул я.
— Наверное, человек йогой занимается, — предположила объемистая Джульетта, отвлекшись от вопроса об экранизации своей персональной лав стори.
Господи, сколько больных околачивается на киностудии. А здоров ли я? М-да, интересный вопрос...
* * *
Я спускался по лестнице к пляжу, когда заметил среди зелени кляксу сирени, сезон которой давно закончился.
Я остановился и шагнул вбок в кусты. Пробрался через заросли и вскоре увидел сиреневое платье. Милена изредка выглядывала из-за бильярдной. Наблюдательный пункт она выбрала удачно. Красная Шапочка и Серый Волк поменялись ролями.
На цыпочках, стараясь не хрустнуть веткой, я вернулся назад на лестницу.
Исподтишка зыркал в сторону бильярдной, но Милена появилась совсем с другой стороны, очевидно, оббежала вокруг.
Она подняла голову, оторвала глаза от песка, только почти столкнувшись со мной.
— Ой, здравствуйте! — с искренним удивлением сказала барышня. — Какая встреча! Не ожидала вас здесь опять увидеть!..
Вот чертовка. Без комментариев.
— Ладно, — сказал я. — Идем купаться.
— А я сегодня взяла купальник, — сообщила она и отправилась в раздевалку. Этим цельным, очень закрытым купальником, уже сильно выцветшим, видимо, пользовалась еще ее мама в пору своей ранней юности.
— Я вам раскрою одну тайну, — сказала Милена уже по горло в воде, немножко подпрыгнув перед очередной волной, норовившей накрыть ее с головой — волны обычно любят отмачивать такие шуточки. — Об этом никому нельзя говорить. Но вам я скажу. Вы никому не разболтаете?
— Чтоб мне язык отрезали, — пообещал я.
— Я вам верю. У меня папа разведчик. Нелегал. Один наш, ну в общем, перебежчик, его предал, выдал, вот. Его арестовали там, в Америке, пытали. Ужасно! Но он сам никого не выдал. И ему удалось бежать. — За время этого доверительного повествования ей пришлось подпрыгнуть трижды.
Плавала она саженками и постоянно держалась рядом со мной.
— Уже смеркается, — сказал я, когда мы вернулись на берег и обсохли. — Ты отправляйся домой. А мне на киностудию. У меня сегодня вечерняя съемка.
— Я не пойду домой, — погрустнела Милена.
— Почему? Скоро будет темно.
— Мама к чему-нибудь прицепится, кричать будет. Я обычно гуляю одна по паркам, по пляжам до полуночи, пока она не заснет. Иногда до утра гуляю, если у нее бессонница, свет горит. Пару раз меня пытались изнасиловать, но я убежала.
К тому времени я уже понимал — все, что говорит Милена, есть совершенно дикая смесь чистой правды и беспардонной лжи в динамической, постоянно меняющейся пропорции. Но определить, где есть что, было практически невозможно. Она сама верила во все, что несла.
Я принялся обозревать морской пейзаж. Волны потемнели, возмужали и обзавелись седыми гребешками.
— Вот что, — сказал я после некоторого раздумья, вернувшись взглядом к Милене. — Чем тебе искать приключений в темноте на свою...
— ...задницу, — вздохнув, подсказала она.
— Да. Я лучше возьму тебя с собой на съемку. Если, конечно, хочешь...
— А можно?! — она сделала «большие глаза».
Я молча смотрел на Милену. Потом улыбнулся и тоже вытаращился. Пару секунд она недоумевала, затем, видимо, догадалась, что ее передразнивают, покраснела и тотчас вернула свои гляделки в статус-кво с немного сконфуженным видом. И тоже улыбнулась. Догадалась, что переборщила и я понимаю ее игру?
Не знаю, но, забегая вперед, скажу, что больше она мне никогда «больших глаз» не строила, очевидно, метод был забракован и отброшен как слишком примитивный и легкораскусываемый.
* * *
