ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ МОГ ТВОРИТЬ ЧУДЕСА
Трудно сказать, была ли эта способность врожденной. Что касается меня, я думаю, что она возникла у него внезапно. До тридцати лет он был скептиком и не признавал никаких чудесных сил. Здесь кстати будет заметить, что это был человек маленького роста, с темнокарими глазами, густой щеткой рыжих волос и усами, закрученными кверху; все лицо у него было в веснушках. Звали его Джордж Мак Уиртер Фотерингей — имя, вовсе не заставляющее ожидать чего-нибудь чудесного, — и он служил клерком у Гомшота. У него была привычка высказывать свои мнения в категорической форме. И вот однажды, когда он утверждал, что чудеса невозможны, он в первый раз почувствовал, что сам таит в себе сверхъестественные силы.
Дело было в кабачке «Длинный дракон», и Тодди Бимиш, возглавляя спорщиков, бросил ему однообразную, но довольно сильно действующую реплику: «Это — по-вашему», которая вывела мистера Фотерингея из терпения.
Кроме этих двух лиц, в комнате находились: какой-то запыленный велосипедист, хозяин кабачка Кокс и мисс Мейбридж, почтенная и немного тучная служанка «Дракона». Мисс Мейбридж стояла спиной к мистеру Фотерингею и мыла стаканы; остальные смотрели на него, смеясь над безуспешностью его доводов.
Раздраженный тактикой в духе Торрес-Ведраса[1], принятой мистером Бимишем, мистер Фотерингей прибегнул к не совсем обычному риторическому приему.
— Послушайте, мистер Бимиш, — сказал он, — попробуем ясно определить, что такое чудо. Чудо — это что-то противоречащее законам природы, вызываемое силой воли: если бы чудес не жаждали, они не могли бы произойти.
— Это — по-вашему! — возразил Бимиш.
Мистер Фотерингей обратился к велосипедисту, который до сих пор слушал молча. Тот кивнул, потом нерешительно кашлянул и взглянул на мистера Бимиша. Хозяин отказался высказать свое мнение, и мистер Фотерингей опять обратился к Бимишу, который вдруг, совершенно неожиданно, согласился с его определением чуда.
— Например, — продолжал Фотерингей, ободренный, — вот что было бы чудом. По законам природы, эта лампа не может гореть, если ее перевернуть вверх дном. Не правда ли, Бимиш?
— Это вы говорите, что не может, — отвечал Бимиш.
— А вы? — вскричал Фотерингей. — Вы полагаете, может, а?
— Нет, — неохотно согласился Бимиш, — не может.
— Отлично, — сказал Фотерингей. — Теперь представим себе, что приходит человек, — ну, хоть я, например, — становится вот тут и говорит лампе, вот как я говорю, сосредоточив всю свою волю: «Перевернись вверх дном, но не разбейся и продолжай гореть» и... Ого!
Да, тут всякий воскликнул бы «ого!». На глазах у всех совершилось невозможное, невероятное. Лампа, опрокинувшись, повисла в воздухе и преспокойно продолжала гореть, причем острый конец пламени был обращен вниз. И это была лампа кабачка «Длинный дракон».
Мистер Фотерингей стоял, не двигаясь с места, протянув указательный палец и нахмурив брови. Велосипедист, который сидел ближе всех к лампе, вскочил и перепрыгнул через прилавок. Все отскочили в сторону. Мисс Мейбридж обернулась и вскрикнула. Лампа оставалась в том же положении около трех секунд. Потом послышался слабый возглас Фотерингея: «Не могу больше!» Он сделал шаг назад, и в то же мгновение опрокинутая лампа вспыхнула, грохнулась на стойку и погасла.
Хорошо, что у нее был металлический резервуар, иначе дом загорелся бы. Мистер Кокс первый опомнился и без лишних слов объявил, что Фотерингей — болван. Фотерингей был не в состоянии даже оспаривать этого утверждения. Он был слишком изумлен тем, что произошло. Последующий разговор нисколько не уяснил происшедшего: все горячо поддержали мистера Кокса. Все обвиняли Фотерингея, наперебой доказывая ему, что своими дурацкими фокусами он нарушает общественный покой и безопасность. Он сам был расстроен и страшно растерялся; он готов был согласиться с ними и почти не возражал, когда ему сказали, чтобы он шел домой.
Он шел по улицам, разгоряченный и красный, со смятым воротничком, с болью в глазах, с горящими ушами, и тревожно косился на каждый уличный фонарь, мимо которого проходил. Только оказавшись в одиночестве, в своей маленькой спальне на Черч-Роу, он смог восстановить в памяти все происшедшее и спросить себя: «Что же, наконец, произошло?»
Он снял пиджак и ботинки. Усевшись на постель и сунув руки в карманы, он в двадцатый раз повторял то самое, что уже раньше говорил в свою защиту: «Я вовсе не хотел, чтобы эта проклятая штука опрокинулась». Вдруг он сообразил, что в ту минуту, когда он произносил свое приказание лампе, он, помимо своей воли, пожелал, чтобы сказанное осуществилось. Потом он вспомнил, что, увидев лампу в воздухе, он почувствовал, что от него зависит удержать ее в таком положении, хоть и не понимал, отчего это так. Ум у него был не философского склада, иначе его поразило бы это «желание против воли» и он понял бы, что коснулся одного из самых темных вопросов в учении о свободе воли. Но он не имел об этом ни малейшего понятия, и так как, очевидно, его размышления не приходили ни к каким логическим выводам, он решил проверить их на опыте.
Он решительно протянул руку к свечке и, хотя ему казалось, что он делает глупость, сосредоточился и произнес: «Поднимись вверх!» Его сомнение тотчас исчезло: свеча поднялась и одно мгновение висела в воздухе. А когда мистер Фотерингей открыл рот, чтобы перевести дух, она с шумом упала на ночной столик и оставила мистера Фотерингея в темноте; только фитиль слабо блеснул и погас.
Минуту или две мистер Фотерингей сидел в темноте не двигаясь.
— Да, это произошло, — промолвил он. — Но как — хоть убей, не понимаю.
Он тяжело вздохнул и стал шарить в карманах, отыскивая спички. Там спичек не было, и он стал искать их на ночном столике.
— Где бы найти спички? — произнес он.
Он поискал в пиджаке, но и там спичек не оказалось. Тогда ему пришло в голову, что со спичками тоже можно творить чудеса. Он протянул руку и уставился на нее в темноте.
— Пусть в этой руке будет спичка! — сказал он. На ладонь ему упало что-то легкое, и пальцы его сжали спичку.
После нескольких напрасных попыток зажечь ее об стол, он догадался, что это безопасная спичка. Он бросил ее и тут же пожелал, чтобы она сама зажглась. Он пожелал этого и увидел, что она загорелась на коврике перед кроватью. Он схватил ее, но она погасла. Его вера в собственную силу мгновенно выросла. Он ощупью нашел свечу и вставил ее в подсвечник.
— Ну, теперь зажгись! — сказал Фотерингей, и свеча в ту же секунду зажглась. При свете ее он увидел черную дырочку в коврике и струйку дыма, тянувшуюся оттуда. Несколько секунд он смотрел то на эту дырочку, то на огонь свечи и вдруг встретился глазами со своим собственным отражением в зеркале. Он вопросительно посмотрел на него.
— Так как же насчет чудес? — спросил он наконец, обращаясь к своему отражению.
Последующие размышления мистера Фотерингея были хоть и напряженными, но чрезвычайно смутными. Он видел, что все дело просто в его воле. Ему не хотелось производить дальнейшие опыты, по крайней мере, пока он не обдумает прежних. Все-таки он заставил подняться в воздух листок бумаги и сделал воду в стакане сначала красной, потом зеленой; затем он создал улитку, тем же путем уничтожил ее и чудесным образом сотворил новую зубную щетку. В течение немногих часов он окончательно убедился, что обладает редкой, необычайной силой воли, — факт, который он отчасти замечал и раньше, хоть не был в нем вполне уверен. К неприятному чувству душевного смятения примешивались теперь гордость от сознания своей исключительной способности и смутное предчувствие возможных выгод. Вдруг он услышал, что церковные часы пробили час, и так как ему еще не приходило в голову, что он может чудесным образом избавиться от работы в конторе Гомшота, он опять стал раздеваться, чтобы поскорее лечь в постель.
Когда он снимал через голову рубашку, его осенила блестящая мысль.
— Пусть я буду в постели! — произнес он и сейчас же очутился в постели. — Раздетым, — прибавил
